И все мои девять хвостов - Мила Коротич

class="p1">Можно было бы сказать, что все удачно складывается в этот день, если бы то, что Саша увидела, не пробрало ее до дрожи, до боли в горле, до спазма в животе. До вопроса: «Зачем мне все это надо?!» До ответа: «Меня это не касается!»

Учеба за границей, практика на передовом оборудовании – нет, не так себе представляешь эти полгода, когда собираешь чемоданы. Даже если ты не из золотой молодежи, даже если внутренне готов работать и знаешь, что туризм и эмиграция – разные вещи, даже если сто раз читал про разницу менталитетов и «пластиковую» картинку, «мягкую силу» и «агентов влияния», все равно втайне надеешься, что заграничная жизнь – это увеселительный круиз, квест с легкими заданиями, придуманными, чтобы не скучать, чтобы было о чем рассказать по возвращении или в соцсетях фоточки запостить.

Но лисья ферма в лесистых сопках Маньчжурии – точно не повод для хайповых публикаций.

«Я уже хочу это забыть», – осознала Кислицкая, когда нашла в себе силы отвернуться от выгоревшего красного павильона.

От грязного бетонного остова разило мочой и гарью. Поврежденный пожаром павильон стоял как гнилой зуб во рту – в углу зоны «Би», недалеко от забора. Вокруг не было ничего живого – все только мертвое: жухлая трава и вырванные с корнем кусты вокруг, брошенные как попало, чтобы умирать. Очень походило увиденное на развороченную десну. И так же, как от дыры в десне, от этого фантомного, уже вырванного, несуществующего зуба кругами расходилась дергающая боль. Саша чувствовала ее, чувствовала эту запертую боль и страх. Казалось, что она и стоны слышит. Точнее, не стоны, а подвывание. Если это называется «память места», то она сейчас разрывала ей сознание, а красный туман где-то внутри черепа набухал воспаленными лимфоузлами. Еще чуть-чуть – и он прорвется…

Усилием воли Саша заставила себя отвести взгляд и осмотреться, чтобы отвлечься от страшного пожарища.

Нелюдимые работники в красных комбинезонах собирали увядшую уже растительность, складывали ее в тачки и увозили. Все они были моложавыми, высокими, стройными, но вялыми, таких редко увидишь занятыми физической работой. Когда родители спят и видят единственное чадо офисным работником в большом городе, обнаружить тут, в глуши, красавчиков с длинными пальцами, массово занимающихся прополкой, как минимум странно. И еще они никак не реагировали на хорошенькую практикантку, забредшую типа невзначай на территорию, куда нельзя забредать. «Если бывают на свете прекрасные зомби, то я сейчас на них смотрю», – решила Кислицкая.

Да и сам павильон – обугленные столбы с полопавшимися волокнами, словно расчерченные пламенем на неаккуратные клетки, поддерживавшие частично обрушенную крышу.

«Зачем они здесь, ведь здание бетонное?» – не в тему сама себя спросила Саша. Над входом висела глиняная табличка с незнакомым иероглифом, наверное, древнекитайским. Кислицкая посмотрела на крашенный прямо по бетону, а потому облезший павильон – такие же таблички с тем же знаком размещались над каждым окном. Она различала отдельные графемы, но в понятие они не складывались, более того, чем больше она пыталась понять, вертя смысл и так, и эдак, тем меньше в них было смысла и начинала кружиться голова. В конце концов она сдалась и решила просто спросить у кого-нибудь из местных рабочих.

Изысканные зомби с механическим однообразием повторяли движения: по проторенной колее они везли увядшую траву к сгоревшему красному павильону, стряхивали прямо там, у стен, и возвращались по непрерывающейся тропе за новой порцией где-то за бетонными блоками. Красивые заводные куклы – только не танцуют, а толкают тачки. Большие тачки, в которых уместится пятилетний ребенок. «Красные муравьи» бегают по дорожкам с добычей для муравьиной кучи. Прямое сравнение с муравьиной кучей само напрашивалось, ведь травяной холм все рос и рос. Стебли толщиной с палец и охапки тонкой травы, шиповник вперемешку с мышиным горошком и зверобоем, смятые, сломанные, безвольно трясущиеся или коряво засохшие, с выдранными лохматыми волокнами или с комьями земли у корней, похожих на глистов, завалили гнилостный павильон уже почти по окна. И ни слова, ни шутки, ни минуты на отдых. Мерные ровные красивые шаги, точные изящные движения.

Саша подошла поближе, чтобы спросить про иероглиф. Ближайший «красный муравей» как раз сбросил свою порцию груза в общую кучу и повернул голову. Кислицкая заметила: вместе с травой из тачки вывалилось что-то темное, склизкое, какой-то кусок мяса, кажется.

На Сашу посмотрел молодой мужчина лет тридцати на вид. Узкое лицо, широкие брови, высокий нос, большие глаза, чистая кожа и красный шрам на месте, где должны бы быть четко очерченные губы. Чешуя отслаивающейся кожи, белые, бурые, темные пятна покрывали подбородок. Струпья – кажется, это называется так – пульсировали и вдруг растянулись в стороны. Лицо словно начало трескаться, расползаться, и тут же брови сложились домиком и округлились глаза. Из них брызнули слезы. Саша отшатнулась. «Ему больно!» – поняла она. Мужчина замотал головой и вернулся в строй, чтобы продолжить чуть не прервавшийся было караван с травяным мусором. Из следующей тачки вместе с травой, теперь Саша видела это отчетливо, вывалилась и какая-то тушка.

Кислицкая попятилась: еще минуту она посмотрит на этот немой муравейник и заскулит!

– Эй, тебе нельзя здесь быть! Уходи! – закричал подскочивший сзади работник в буром комбинезоне.

Живой, вредный, лысый, горластый, пахнущий чесноком и маласянем. Саша испытала что-то вроде благодарности – вывел ее из ступора своей грубостью. Хвала небесам за горластых сторожей!

– Извините, извините, – забормотала она в притворном смущении.

Раньше бы она и правда смутилась, а сейчас кинула на него кокетливый взгляд и «попала». Охранник продолжал напускать на себя суровый вид, но это был уже не тот суровый вид.

– Я заблудилась, тут все так сложно. Не покажете, куда мне идти?

Классическое поведение девы в беде плюс новая лисья природа – и вот суровый рыцарь с сияющей лысиной (замена блестящим доспехам) уже провожает ее к выходу и сам пытается завести разговор:

– Ты откуда? Раньше не видел тебя. Ты из Джагдачи? Из Хэйлунцзян[75]?

– Из Сычуань[76], – врет Кислицкая и так кстати краснеет, подкидывая тему для разговора и набивая себе цену как потенциальная невеста. – Приехала на практику, но моя напарница куда-то тоже потерялась. Если увидите тут красивую иностранку, тоже выведите ее из этих строений, пожалуйста. Она мало что знает. Еще испугается этих странных работников!

– Да ничего они ей не сделают, – бросает охранник с интонацией явного превосходства. – Они у нас смирные, перевоспитанные! – Он смеется.

Конечно, Саша тоже смеется. Любая хули-цзин может вскружить голову любому мужчине, если он не даос[77] и