Лев с ножом в сердце - Инна Бачинская

— Художник неизвестен, — ответила я. — Он не подписался.

— Интересный мастер, — сказал Аспарагус. — Самобытный. Вряд ли профессионал. Искаженная перспектива, что естественно для примитивистов, — смотрите, изображение наклонено к зрителю, оно словно опрокидывается на вас, что создает эффект… — он задумался. — Гротеска, — нашел слово. — Эффект гротеска. И русалочка с сигареткой… Какова фантазия, а? А это, — он ткнул пальцем в картину с гробом, — вообще философия. Необычный художник, глубоко чувствующий. Послушайте, Лизонька, а ведь это он сам! Вот этот, в центре. Это автопортрет, готов спорить. Откуда они у вас?

— Подарок, — ответила я.

— А тот, кто подарил, не знает имя художника?

Я покачала головой — не знает. Мне не хотелось объяснять ему, кто такой Игорь.

— Купил на Вернисаже. — Вернисажем называли базарчик в центре города, где продавались картины и поделки местных умельцев, а также студентов художественного училища.

Игорь, тоскуя, смотрел на меня с картины пронзительными светлыми глазами. Я как-то сразу поверила Аспарагусу, что это именно он, мой телефонный фантом.

Оторопь прошла, остались грусть и жалость… Мне казалось, я понимаю, что он хотел сказать. «Я одинок, мне плохо. Не бросай меня».

Чем дольше я смотрела на картины, тем больше проникалась их настроением. Но ничего надрывного в моем восприятии уже не было. Осталась одна печаль. По прошествии нескольких часов она стала казаться мне светлой… Я работала с письмами, время от времени бросая взгляд на картины.

«Печаль моя светла, печаль моя полна тобою…»[Пушкин А.С. На холмах Грузии лежит ночная мгла…] — крутилась в голове снова и снова строчка полузабытого стихотворения.

«Печаль моя светла, печаль моя полна тобою…»

Вечером мы ужинали в «Прадо». В узком кругу: моя мать, Аспарагус и я. Ира блистала, Аспарагус сиял. Обо мне они забыли. Меня словно не было с ними. Ира хохотала, запрокидывая голову. Йоханн держал ее руку в своей и смотрел на нее так… На меня никто никогда так не смотрел. Никогда!

Испытывая невольное восхищение и невольную зависть, я, мысленно вздыхая, налегала на тушеное мясо. Потрясающе вкусно! Удивительное дело: я все время хочу есть. Забыты овсянка и чай без сахара. Утром я наворачиваю за милую душу с Мишей, а вечером — с ними обоими. Мой организм, сотрясаемый эмоциями, требует пищи. Хлеба и мяса. Крепкого и сладкого чая. Или кофе, который никогда не водился в нашем доме — у Светланы Семеновны пошаливало сердце. Оказывается, на свете так много вкусных вещей!

После затянувшегося ужина Йоханн предложил погулять по ночному городу. Я отказалась — устала. Они отправились вдвоем. Мы попрощались. Мой начальник махнул призывно, желтое такси тут же лихо подрулило к обочине. Йоханн сунул деньги водителю и приказал доставить даму домой в целости и сохранности.

Иллария Успенская, кажется, влюбилась. Впервые в жизни. Ей всегда казалось, что такая ерунда, как любовь, ей, здравомыслящей деловой женщине, не грозит. Если повезет, вполне достаточно будет дружеских отношений. Как с драчуном и дуэлянтом Речицким, с которым ей легко и свободно. Она даже собралась за него замуж, но вовремя остановилась. Зачем?

Зачем, в принципе, нужен муж? Что такое муж в наше время? «Муж — это деньги, положение, защита», — думала Иллария. Все это у нее и так есть. А еще у нее есть независимость и свобода. Она, Иллария, — игрок-одиночка. Ей интересно делать все самой. Фантазировать, придумывать план, и — вперед, раздувая ноздри. И чтобы никто не путался под ногами. Не лез с советами, не ревновал, не приставал, где была да с кем. Не виснул гирей.

Она — игрок по натуре и не прочь, при случае, смошенничать. Не от подлости, а скорее из азарта. Смеясь, легко скользить парусником по мутным водам бытия…

Она любит деньги. Или не так, не деньги, а то, что можно купить за деньги. Шмотки, камешки, меха. Комфорт. Ей нравится покупать все это самой. Покупать, а не получать в подарок. Ей нравится вкалывать… пьянея от усталости. Крутить ситуацию и так, и эдак, а потом щелкнуть, как орех.

Она любит пиво, особенно в жаркий день. Пьет взахлеб, закрыв глаза от наслаждения.

— Ты, Ларка, прямо мужик, а не баба, — сказал однажды Речицкий.

— И чего, по-твоему, мне не хватает? — спросила она.

— Слабости, как сказал классик, — ответил Речицкий. — Мы, мужики, любим слабых женщин. А ты и коня остановишь, если приспичит. И вообще… морду набить можешь.

— А другой классик сказал: ненавижу слабых, которые виснут на шее у сильных и заставляют их свернуть с пути.

— Это какой же классик? — удивился Речицкий. — Не припоминаю что-то.

— Максим Горький. Может, слова другие, но за смысл ручаюсь.

— Понятно. Ты непредсказуемая, Ларка. Я тебя боюсь. Вот взять мою половину — если грустит, значит, видела в лавке шубу или браслет, будет клянчить, строить глазки, надувать губы. Всплакнет, что голая и босая. И все с ней ясно. Сколько, спрашиваю. И мир в доме. А тебе ж этого мало, Ларка, ты всю душу вывернешь. Тебе нужен хищник, чтобы день за три, как на фронте — кто кого! Как эти… дурной такой фильм смотрели недавно, моя вытащила, «Миссис и мистер Смит» называется. Во, это для тебя, Ларка!

— Слабых нет, — сказала Иллария тогда. — Есть хитрые, которые притворяются слабыми. Слабость — та же сила. Только ползучая.

— Может, и так. Ты — сильная. Любишь меня?

— Нет.

— Врешь! — не поверил Речицкий.

— Мне с тобой хорошо, — сказала она. — Поверь, это лучше, чем любовь.

— У тебя кто-нибудь есть? — насторожился он.

— Нет.

— Смотри, узнаю — убью!

— Ты разведись сначала, — ответила Иллария хладнокровно. — Гарем развел, понимаешь!

Речицкий хороший друг и до недавнего времени хороший партнер. Отношения из близких постепенно превратились в деловые. Они обедают вместе иногда, обсуждают дела, но больше не спят.

— Ты был женат? — спрашивает она Кирилла. Они лежат, обнявшись, на широкой тахте. Кирилл открыл окна и растопил камин. Два потока воздуха — холодный и горячий — вольно гуляют по комнате, почти не смешиваясь. Потрескивают горящие дрова.

— Был, — отвечает он.

— И что?

— Мы продержались год, — отвечает он. — Это был глупый брак. Нам просто хотелось спать вместе, а родители взяли да окрутили.

— Что было не так? — спрашивает Иллария. К своему изумлению, она чувствует что-то похожее на ревность.

— Я был голодный! — отвечает Кирилл, и Иллария не понимает, шутит он или… говорит правду.

— Голодный?

— Голодный, — повторяет он. — В самом прямом смысле. Я все время хотел жрать! Мясо, картошку, хлеб! Мести все подряд, а она сидела на диете, и у нее был маникюр… До сих пор ненавижу овсянку! — восклицает он. — Она постоянно сравнивала меня с папой. А папа ее был козырный, много старше мамы, безумно любил своих девочек, готов был звезду с неба для них достать. Куда мне до него… Мы ссорились по любому поводу, из-за всяких пустяков.