Вторжение в Империю - Скотт Вестерфельд

Хоббс казалось, что она падает, кувыркается в пространстве сэтим человеком, стоящим на пороге смерти.

Когда она открыла глаза, оказалось, что Зай шагнул к ней. Онзаботливо смотрел на своего помощника.

— Прости, Кэтри, — негромко проговорил он. —Но ты должна была знать. Когда придет время, командование на себя возьмешь ты.И никаких попыток спасения, понятно? Не хочу очнуться в камере автомедика слопнувшими глазными яблоками.

— Конечно, сэр, — выдавила Хоббс. Голос еепрозвучал хрипловато, словно она вдруг простудилась. Она сглотнула подступившийк горлу ком и попыталась не думать о том, как будет выглядеть лицо капитанапосле декомпрессии. Такое превращение попросту не могло произойти. Онанепременно должна была спасти его.

Зай прошел мимо Хоббс, шагнул в открытый люк шлюзовой камеры— с черного звездного поля на прочный металл. Хоббс вошла в люк следом за ним ивключила механизм задраивания люка.

— А теперь, — сказал капитан Зай, когда открылсянаружный люк, — мне хотелось бы взглянуть на эти видеозаписи. «Ни одно изсвидетельств военного времени нельзя сбрасывать со счетов, каким бынезначительным оно ни казалось». Правильно, Хоббс?

— Правильно, сэр.

Снова — аноним под номером сто шестьдесят семь.

Шагая вслед за капитаном в командный отсек и радуясь тому,что подошвы ее ботинок касаются прочного, надежного гиперуглеродистого сплава,Кэтри Хоббс позволила себе полюбоваться крошечной искоркой надежды.

Гигантский разум

Александр «потянулся» и ощутил, как волны его волираспространились по инфостуктуре Легиса-XV.

Кризис с заложниками на время прервал нормальное течениеинформации. Остановилась торговля на бирже, закрылись школы, управление вместоробкой гражданской ассамблеи взял на себя исполнительный парламент. Но теперь,когда имперские войска отбили у риксов дворец, по артериям планеты вновьпотекла кровь данных, между ее органами закипел обмен сведениями.

Ближайшие дни наверняка должны были стать днями траура, нопока смерть Императрицы держалась в строжайшей тайне. Легис-XV пережил короткоериксское вторжение, и в данный момент здесь царило чувство необычайногооблегчения, нервная энергия высвобождалась и распространялась по сложнопереплетенным системам торговли, политики и культуры.

Пока инфоструктура не паниковала по поводу присутствияАлександра. Как только мирное население планеты обнаружило, что телефоны,компьютерные блокноты и домашняя автоматика не ополчились против людей,гигантский сетевой разум стал вызывать скорее любопытство, нежели ощущениеугрозы. Как бы ни буйствовала пропаганда «серых», «призрак из машины» еще неуспел выказать своей враждебности.

Словом, планета пробудилась к жизни.

Александру это нарастание активности придало бодрости иазарта. Первый день самоосознания стал для него необычайно волнующим, но теперьгигантский разум по-настоящему чувствовал и понимал истинную суть Легиса-XV.Бурное возвращение планеты к обычной, повседневной жизни: мерцание деятельностимиллиардов человек, вспышки торговых операций и политических решений — все этогигантский разум ощущал так, будто для него снова закончился период тени.Потоки данных из систем вторичного зрения и слуха, стройное функционированиеустройств, управлявших транспортными потоками, водоочистными сооружениями, контролемклимата — и даже подготовкой местной гражданской обороны к новой атаке. Все этобыло подобно состоянию после приема утреннего бодрящего напитка.

Конечно, поборники Империи предприняли запоздалые попыткиуничтожить Александра. Они запустили в инфоструктуру информационные шунты и«охотничьи» программы, попытались стереть последствия распространениягигантского разума, разорвать самоосознающую обратную связь, которая теперьцарила в информационной сети планеты. Но все эти попытки запоздали. Риксы это понялидавно, а тугодумы-империалисты никак не желали смириться: гигантский разум —это так естественно. Когда Риксия Хендерсон проводила теоретические изысканияво времена запуска «Амазонки», она установила, что все системы достаточногоуровня сложности тяготеют к самоорганизации, экспансии и в конце концов — ксамоосознанию. Вся история биологии и техники для риксов представляла собойотражение этого главнейшего закона, такого же неизбежного, как энтропия.Философия Риксии Хендерсон вытеснила такие понятия, как социальный прогресс,невидимая рука рынка, «дух времени». Все это было мелко и тщетно. Да и самаистория существовала исключительно для того, чтобы выработать единственныйзакон: человечество — это всего лишь сырье для создания более совершенных разумов.Поэтому, уж если Александр зародился, уничтожить его было нельзя — тольковместе со всей технологической цивилизацией на Легисе-XV.

Гигантский разум глубоко вдохнул ощущение собственногосуществования, обозрел колоссальные энергетические резервы своих владений.Наконец-то риксы проникли в Империю Воскрешенных, принесли сюда свет сознания.

Единственными районами на Легисе-XV, остававшимисянедоступными для Александра, были анклавы «серых» — города мертвых — крапинкина поверхности планеты. Ходячие трупы презирали технику и потребительство,поэтому от этих городов в сознание Александра не поступали ни телефонныезвонки, ни данные о приобретениях или о передвижении транспорта. Эта жизньпосле смерти создавала только возмутительное отсутствие шума и трения. Нужды,поддерживающие технику: потребность покупать, продавать, общаться, вершитьполитику, спорить — все это не существовало в анклавах «серых». Воскрешенныебезмолвно и одиноко прогуливались по садам своих некрополисов, занималисьпримитивными искусствами и ремеслами, отправлялись в замысловатые и бесцельныепаломничества по Восьмидесяти Планетам и всем своим существованием подтверждаликлятву верности Императору. Но у них не было борьбы, не было ничего такого, напочве чего мог бы зародиться истинный искусственный интеллект.

Александра озадачивала эта до странности разделеннаякультура. Живые граждане Империи были включены в процессы безудержногокапитализма, искали экзотических наслаждений и престижа, а воскрешенные велиуединенную, аскетичную жизнь. «Теплые» участвовали в политической жизни,представлявшей собой невероятно раздробленную многопартийную демократию, —«холодные» единогласно поклонялись Императору. Два общества — одно хаотичное иживое, другое статичное, монокультурное — не только сосуществовали, ноухитрялись поддерживать продуктивные взаимоотношения. Вероятно, оба этихсоциума являли собой необходимые грани глобальной политики: перемены и ихпротивовес — стабильность; конфликт и его противоположность — согласие. Норазделение было ужасающе жестким, поскольку барьером между двумя культурамибыло не что иное, как сама смерть.

Культ риксов не признавал жестких границ — в особенностиграниц между живым и неживым. Рикс-женщины (или просто риксы, поскольку понятиерода риксы отвергали как ненужное) свободно передвигались по континууму междуорганикой и техникой, брали и выбирали лучшее и сильнейшее из того и другого.Бессмертие риксов не зацикливалось на точном моменте смерти, они предпочиталипостепенную трансмутацию-апгрейд. И конечно же, риксы преклонялись передгигантскими сетевыми разумами — этой восхитительной смеси человеческойактивности, опосредованной машинами, высшей степени слияния плоти и металла, напочве которого и возникал Разум с большой буквы.