Царица Пальмиры - Бертрис Смолл

Кассий Лонгин! Она улыбнулась про себя. Он нравился ей, с его острым умом и тонкой культурой. Принимая во внимание его репутацию, никто не сможет обвинить ее в неверности мужу. Она на мгновение задумалась о том, что заставляет его предпочитать мужчин женщинам в качестве любовников, но потом пожала плечами. Это не имеет значения, ведь он ей друг, и она знает, что он станет полезным слугой Пальмире. И все же он привлекателен: высокий, тонкий, с коротко подстриженными седыми волосами, живыми и внимательными карими глазами. Нос у него длинный, а привычка смотреть вниз на кончик коса раздражала людей. И манеры, и одежда у него изящные, а натура — щедрая, хотя иногда он становился нетерпеливым, когда сталкивался с явлением, которое называл «всеобщей глупостью» населения. Он работал неутомимо, как она обнаружила за те несколько месяцев, что провела рядом с ним. Это радовало. Ей не хотелось проводить время в праздности, особенно в отсутствие мужа.

Ее внимание привлек слабый шорох у двери, и она крикнула:

— Войдите!

— Я подумала, что вы, должно быть, сейчас одна, — сказала Делиция, входя в комнату.

— Я рада твоему обществу! — ответила Зенобия, хотя ничто не могло быть дальше от правды. В действительности она наслаждалась одиночеством.

— Заседание совета продолжалось почти целый день, и вы, должно быть, в изнеможении.

— Я расцветаю, когда приходится напряженно работать, Делиция. Праздность для меня — проклятие.

— Это правда, что вы изгнали из совета Публия Като? Город полон слухов.

— Как, уже? — удивилась Зенобия. — Публий Като допустил ошибку, когда попытался использовать правительство для достижения своих личных целей.

— Аль-Зена говорит, что женщинам не место в правительстве.

— Аль-Зена быстро изменила бы свое мнение, если бы это ее, а не меня Оденат оставил бы регентшей, — рассмеялась Зенобия. — Но не будем говорить о ней, Делиция. Лучше расскажи мне о том, как ты проводишь дни.

— В праздности, Зенобия. В той самой праздности, к которой вы питаете такое отвращение. Большую часть времени я сижу перед зеркалом, хотя сама не знаю, для кого и для чего. Около часа я занимаюсь с сыновьями, но, увы, они сейчас в самом ужасном возрасте и говорят только об оружии и лошадях.

— Ты счастлива, Делиция?

— Нет, но что мне остается делать? Я — наложница Одената, хотя он вот уже пять лет не посещал меня. Я — мать сыновей, которые больше не нуждаются во мне. Я не наделена таким умом, как вы, чтобы размышлять о важных вопросах. Я — пустое место.

— Тогда чего же ты хочешь? — спросила Зенобия.

— Если я скажу вам, сохраните ли вы это в тайне? Я не могу получить то, что желаю, зато могу мечтать.

— Даю обещание!

— Мне нужен муж, Зенобия. Быть женой и матерью — вот для чего я больше всего подхожу в этой жизни. Я знаю, что это невозможно, и все же мечтаю об этом.

— Ну почему же невозможно? Ты была возлюбленной царя, и если он решит вознаградить тебя за твою преданность, отдав тебя в жены какому-нибудь достойному человеку, то кто же сможет отказать ему? Если ты хочешь этого, я сама поговорю с Оденатом, когда он вернется. Ты достаточно молода, чтобы иметь детей.

— Правда, вы сделаете это для меня?

Выражение надежды на лице Делиции чуть не заставило Зенобию расплакаться.

«Какая же я дура! — думала она. — Я была так поглощена своим собственным счастьем, что не замечала, как несчастна бедная Делиция! Я никогда не стану достойной царицей, если забота о людях сведется только к разговорам».

— Я поговорю с царем, Делиция, но после нашего разговора ты должна быть с ним честной. Не думаю, что вы когда-нибудь любили друг друга, но вы были друзьями. Когда я подготовлю почву, расскажи Оденату о своих чувствах откровенно.

— Я не уверена, что смогу, Зенобия.

— — Ты должна сделать это, Делиция! В конце концов только ты сама можешь добиться своего счастья.

— А что станет с моими сыновьями, если я покину дворец?

— Не знаю, Делиция. Однако, полагаю, они должны уйти вместе с тобой. Они еще маленькие, и им нужна мать.

Про себя Зенобия подумала, что пока сыновья Делиции живут во дворце, они чувствуют себя царевичами. А этого, конечно, нельзя допускать, ведь они уже достаточно взрослые, и если что-нибудь случится с Оденатом, от них можно ждать неприятностей. И в самом деле, ради всеобщего блага лучше, если Лин и Берн покинут дворец.

— Я позабочусь о том, чтобы тебя не разлучили с сыновьями, Делиция. Я тоже мать и вряд ли перенесла бы разлуку с детьми.

Делиция упала на колени и поцеловала край платья Зенобии. Ее голубые глаза стали мокрыми от слез.

— Спасибо вам, ваше величество! Спасибо!

— Не благодари меня пока, Делиция. Ведь мы еще должны поговорить с царем.

— Он послушается вас! Я знаю, что послушается! — воскликнула Делиция.

— А теперь идем! Составь мне компанию за ужином. Я должна лечь спать пораньше, ведь завтра моя подруга, Юлия Туллио, выходит замуж, и меня пригласили прийти пораньше.

На следующее утро Зенобия надела роскошную, как и подобает царице, столу цвета пламени, стянутую широким золотым поясом, с рубинами и жемчугом. На шее у нее сверкало великолепное ожерелье из сотен мелких жемчужин и рубинов, которые висели на тонких, как паутинка, золотых проволочках и переливались на фоне бледно-золотистой кожи ее груди. С ушей свисали огромные рубины не правильно-овальной формы. На правую руку она надела браслет в виде золотой змейки с рубиновыми глазами, а под ним — резной золотой браслет и еще один гладкий браслет из розового коралла. На левую руку нанизала три браслета из золотой проволоки: два с жемчужинами, а третий — с маленькими рубинами. Ее тонкие пальцы украшали три кольца: обручальное, кольцо с большой розовой жемчужиной и еще одно — с квадратным розовым сапфиром.

Густые черные волосы Зенобии служанки уложили тяжелым кольцом у основания шеи. Голову венчала золотая диадема тончайшей работы, состоявшая из филигранно выполненных золотых виноградных лоз и цветов из розового сапфира. Взглянув на себя а зеркало из полированного серебра, которое держала перед ней рабыня, Зенобия поразилась своим собственным царственным видом. Она подумала, что ее высокий рост в конце концов оказался преимуществом.

Во внутреннем дворе дворца ее ждал Лонгин. Он дрожал на предрассветном холоде, но выглядел очень элегантно в своей длинной белой тунике, сотканной из тонкой шерстяной пряжи, и в окаймленной пурпурной полосой тоге-трабее с белыми и красными полосами. Его седые волосы были красиво завиты и благоухали помадой. Улыбнувшись, он помог ей взобраться на носилки, поднялся туда следом за ней и занял место напротив нее. Рабы подняли носилки И двинулись через дворцовые ворота на улицу.

— Если вам не слишком холодно, Лонгин, я бы предпочла оставить занавески открытыми. Небо в предрассветный час особенно прекрасно!