Юрий Богатырев. Чужой среди своих - Наталья Боброва

Она ведь ничего не знала! Да мы с Юрой уже не жили – много лет прошло! Ну не сказал он ей об этом, пожалел – мама тогда была больна. Так получилось. И я не хотела ничего афишировать. Я вообще во все это не верила! В то, что все это может быть на самом деле…

И когда Юру похоронили, все его друзья – и Вася Росляков, и Зина Попова – стали настаивать: надо открыть правду. А Татьяна Васильевна говорит: «Никакая ты не жена!» Я подтвердила: «Да, я фиктивная жена!» Потому что ради Юры не хотела больную женщину еще больше расстраивать.

Я поехала, подписала все документы, отказалась от всех прав на имущество, квартиру. Попросила только на память не законченную Юрой картиночку астрологического Змея. И мне ее дали.

«Фурманов идет!» ■ «Мои друзья – твои друзья!» ■ Мебель в пастельных тонах ■ Кофта с царского плеча ■ От Анки-пулеметчицы с любовью ■ «В тот год я была мышкой…» ■ «Давай поставим „Набукко“ ■ «Ты мешаешь смотреть!» ■ Черные очки – не роскошь ■ «Ты гениален!» ■ Горбачев или Тартюф? ■ Стыдно быть жадиной ■ Параллельные страдания ■ «Он меня выгуливал!» ■ Отключенный телефон ■ Поминальное варенье

Особое место среди его друзей в последние годы занимала Зинаида Попова – журналистка, в то время референт-переводчик московского бюро газеты «Лос-Анджелес таймс», дочь той самой Анки-пулеметчицы, соратницы легендарного Василия Ивановича Чапаева (точнее, ее прообраза).

– Мы познакомилась с ним во МХАТе на вечере, посвященном Фурманову, – вспоминает Зинаида Михайловна. – Юру пригласили как исполнителя роли Фурманова. Так как я к Фурманову тоже имею некоторое отношение, то мы там и познакомились. И с первого же момента почувствовали какие-то флюидные связи, возможно, даже духовное родство. Казалось, у нас на любой вопрос всегда предполагается как бы один и тот же ответ.

Видимо, Юре очень понравилось со мной общаться. Он отвез меня на такси домой, узнал, где я живу, и спросил меня, может ли он ко мне заходить, предложил свою дружбу…

* * *

И вот он впервые пришел к нам в дом на улице Горького. И ему у нас очень понравилось. Он познакомился с моей мамой и всегда потом относился к ней с огромным уважением, был ласков и очень мил, гордился, что с ней знаком. Когда он приходил к нам в дом, мама встречала его так: «Фурманов идет!» К тому же Юра работал во МХАТе вместе с моим мужем – Игорем Васильевым.

Что меня подкупило: он с самого начала стал относиться ко мне с каким-то… благоговением. Казалось, был счастлив, что со мной познакомился. И я отвечала ему тем же. Так началась наша дружба…

Он мог после спектакля позвонить и спросить:

– Можно я к тебе заеду поболтать?

И заезжал, и мы могли часа два болтать за чаем. Тогда он не пил совсем – ни грамма. Такой худенький, симпатичный. Кто позже сподвигнул его к питью – не знаю. И он еще жил в общежитии на Манежной улице напротив Кремля. Мы там бывали вместе с моей подругой – режиссером из Ленинграда. Юра познакомил нас с Надей Серой. Я, правда, не помню, была она уже его женой или нет…

Как-то даже мы провели всю ночь в общежитии. Он показывал свои живописные работы. Мы слушали музыку. Было скромное застолье. Помню, присутствовал отец Нади Серой. У Нади была тогда маленькая дочка. Сейчас, видимо, уже есть внуки…

Так мы просидели до утра, затем Юра проводил нас домой. Светило яркое солнце, мы постояли за газетами…

Вообще, театральное общежитие – это все-таки не коммунальная квартира. В общежитии все коллеги были с Юрой в хороших отношениях – он ведь был очень дружелюбным человеком и часто помогал людям…

* * *

Он стал часто приходить к нам в дом на улице Горького. Иногда приводил приятелей (помню, как-то на мой день рождения привел с собой Стаса Садальского). Кто только у нас не был… Но все эти люди прошли мимо. А Юра – нет. Мы друг за друга «зацепились»…

Мы стали перезваниваться. Я ночная пташка, «сова», он тоже. Он звонил обычно поздно вечером или ночью – с часа до трех мы разговаривали. И всегда находилась тема для разговора. Мы обсуждали книги, пьесы, людей…

Потом он получил квартиру на улице Гиляровского. Мы пришли смотреть… Там была, помню, Надя Серая. Юра был счастлив – наконец-то у него появился свой дом.

* * *

Вот ведь парадокс… Он, с одной стороны, упивался своим одиночеством, ему было сподручней, когда он был один, а с другой стороны, ему хотелось общаться с людьми. И у него было много друзей-товарищей. Но, как творческому человеку, ему иногда было очень обременительно это общение, нужно было сосредоточиться, уйти в себя, особенно в периоды подготовки к новой роли. Например, он так тщательно готовился к «Тартюфу», так переживал за роль Клеанта, что несколько раз звонил мне и читал эту роль по телефону, безумный монолог своего Клеанта…

Поэтому он предпочитал жить один.

Хотя раньше еще, кажется, был женат на Наде Целиковской, искусствоведе. Она очень умная женщина, интересная… Но… Некоторые творческие люди, которые много думают и рассуждают о тяготах жизни, сами начинают очень страдать, и болезненно страдать… Мне кажется, Надя была именно из того сорта людей – из «страдательных» женщин.

Они разошлись. Причем они с Юрой не поссорились – встречались, общались. Иногда Юра мне звонил и говорил: «Вот, Надя была…» Он ее жалел.

А через некоторое время он женился на Наде Серой. Кажется, Наде нужно было сделать прописку в Москве… Они были в очень хороших отношениях.

Он вообще людей жалел. И готов был всем помочь. Так, у него никогда не было денег – он всегда всем давал взаймы. Очень добрый, отзывчивый человек, понимал людей, их заботы.

* * *

У нас была плодотворная дружба. Юра вводил меня в свой круг. Ему очень хотелось, чтобы я ходила на премьеры. Брал меня с собой на театральные вечера. И потом всегда провожал до подъезда. Он познакомил меня со многими артистами. Привел в дом к Ие Саввиной. Были у нас и общие знакомые: Андрей Мягков и Анастасия Вознесенская. Как-то мы встретили на Пушкинской площади Наталью Гундареву, и Юра нас познакомил. Мне очень понравилось ее рукопожатие – такое крепкое, теплое…

Я, в свою очередь, познакомила Юру со своими друзьями. И он относился к ним с подчеркнутым уважением. Например, у меня была подруга – балерина Елена Рябинкина из Большого театра, и он с ней как-то очень мило, очень трогательно общался.

Отношение же ко мне было невероятно трепетным. Встречаясь с моими друзьями, он очень ревностно относился к нашему общению – как бы болел за меня.

* * *

Юра был весь… какой-то пастельный. Он любил именно пастельные тона. И когда я покупала мебель – он поехал со мной в мебельный магазин. Ему понравился спокойный тон обивки дивана и кресел – их мы и выбрали. Одобрил и качество ткани – он не любил бархатные вещи.