Юрий Богатырев. Чужой среди своих - Наталья Боброва

Тот вечер удался. Тогда, мне кажется, впервые хор под управлением Владимира Минина исполнил на публике молитву. Это была уникальная, роскошная музыка Струминского. Они пели с таким подъемом и вдохновением… Зал буквально был в шоке – это было первое официальное появление церковно-хорового пения в концертном исполнении.

Мы с Юрой сидели рядом, я чувствовала через его локоть, как он весь напрягся, слушая это необычное пение. И не он один – у многих стояли слезы в глазах.

Потом мы вернулись домой, сидели с ним до утра и говорили, говорили, говорили… О жизни, о смерти… И одно за другое цеплялось…

* * *

Однажды он повел меня в кинотеатр на фильм «Свой среди чужих, чужой среди своих». Я ничего не поняла: кто свой, кто чужой? Я все время его толкала и спрашивала, что происходит. Он рассердился:

– Больше с тобой никогда в кино не пойду! Ты мешаешь смотреть!

Но интрига там действительно сложная… Он же смотрел этот фильм много раз, и ему представлялось все на редкость простым и ясным.

Кстати, именно этот первый фильм и сделал его популярным. Его стали узнавать на улице.

Однажды он вошел к нам в квартиру взволнованный:

– Меня таксист довез – и, ты знаешь, он меня узнал.

Ему это было приятно. Хотя он был очень скромным человеком.

* * *

Как-то мы решили поехать на дачу к мужу и договорились встретиться с Юрой в метро. Он появился в темных очках. Я спрашиваю:

– Зачем ты напялил эти противные черные очки?

– Это чтобы меня не узнали.

Я, не подумав, выпалила:

– Да никто тебя и так не узнает!

– Неужели?

Вроде как я его обидела…

* * *

Я считала его очень талантливым актером. И хотя, в принципе, я очень не люблю восхвалений, но понимала, что ему нравится, когда его хвалят.

После спектакля звонил и спрашивал: «Ну как?» Я говорила: «Ты гениален!»

И он был совершенно счастлив.

Но в «Тартюфе», я считаю, он действительно был гениален. Как он мог произносить монолог Клеанта с такой невероятной быстротой? Да так, чтобы и слова были понятны? И чтобы еще создавалось впечатление, что все как бы невразумительно? Это было нечто невероятное!

* * *

Его последний «Тартюф».

Ко мне в гости тогда приехала племянница из Пятигорска, и мы собрались пойти на спектакль. Я предупредила Юру. Мне позвонил из театра его товарищ Василий Росляков и говорит:

– На спектакле будет Михаил Горбачев. Поэтому все свободные места будут заняты охраной. Но все равно я сделал вам хорошие билеты.

Горбачев был очень популярен тогда, в 1988 году. А «Тартюфа», кстати, очень редко играли – Александр Калягин уже ушел из МХАТа. В этот раз играла не Анастасия Вертинская, а Елена Проклова, вместо Калягина – Алексей Жарков. И вот мы в театре, у нас оказались прекрасные места. Появился Михаил Сергеевич Горбачев со своей семьей, женой и дочкой, и охраной.

И был совершенно уникальный спектакль, Юра изумительно все сыграл.

В перерыве мы обратили внимание, как живо вел себя Горбачев – разговаривал с публикой, смеялся. Было заметно, что спектакль ему действительно понравился. После спектакля все долго аплодировали. От Горбачева принесли огромную корзину цветов актерам. А на сцене тем временем произошла заминка. Юра вдруг ушел явно недовольный (как потом выяснилось, кто-то его толкнул). Мы вернулись домой, и я стала ему звонить:

– Ты был лучше всех!

– Нет, ты действительно так считаешь?

– Конечно. А знаешь, я заметила, что ты ушел со сцены обидевшись.

– Правда?

Ему надо было все время говорить, что он гениальный артист и художник. Чтобы ему было приятно на душе. Я не думаю, что он был сильно избалован вниманием публики. Его творчество все-таки было очень камерным, и его популярность была скорее элитарной. Я не люблю это слово, но все-таки оно сюда подходит…

* * *

Сейчас многие не знают, кто такой Юрий Богатырев. Может, потому, что он не пел и не танцевал на экране? Хотя он играл и в комедийных фильмах, но все равно это воспринималось как классика.

…В январе он зашел ко мне с товарищем… Я не особенная хозяйка, просто хотела его как следует накормить, зная, что дома он ест одни сосиски или пельмени, потому что живет один. У Юрочки был всегда хороший аппетит. Спустилась в магазин, купила какие-то отбивные, приготовила… Он с удовольствием ел и, как всегда, нахваливал: «Ой, как вкусно!»

Потом я подала чай. Я очень люблю сладкое и поставила на стол подаренную кем-то банку с клубничным вареньем. И он щедро намазал себе на бутерброд варенье. Мне вдруг стало жалко, говорю:

– Подожди. Я тебе дам другое варенье.

А он в ответ:

– А ты любишь это? Ну, на, возьми его!

И я вдруг почувствовала себя жадиной, которой стало жалко прекрасного варенья для прекрасного человека…

* * *

Когда мы с ним познакомились, он был весьма изящен. А в последнее время сильно располнел. У меня сложилось впечатление, что у него ожирение сердца. У него развилось повышенное давление, нарушился обмен веществ. Я бы не сказала, что он много ел. Но бросалась в глаза нездоровая полнота. Он воспринимал мое беспокойство настороженно, недоверчиво и вообще не хотел на эту тему разговаривать.

Той зимой он уехал в Ленинград сниматься, причем больной, простуженный: барахлили легкие, скакало давление. Он отснялся, вернулся…

И вот за три дня до роковой даты мы полночи разговаривали по телефону. Говорили о том, как нам тяжело жить… И зачем вообще человеку дается жизнь – на счастье или на страдание?.. Вот страдание – это была его тема… И моя тоже.

Мы хорошо понимали друг друга. Мне кажется, именно этим я и привлекала его.

Несмотря на то что я человек с юмором и очень жизнестойкий, по сути своей я тоже очень «страдательный» человек. Я родилась такой – меня очень многое волновало и мучило в этой жизни. И он таким же родился. И мы во время наших бесед превращались в неких садомазохистов – получали удовольствие от этих разговоров.

Мы как бы рассуждали: «Я страдаю – значит, я живу. Я страдаю – это мое личное, мое родное, мои страдания. Это Господь Бог послал мне их. А какие-то дураки ходят на улицах, бегут куда-то, суетятся, что-то покупают. Они не страдают, ничем не интересуются и сами неинтересны…»

* * *

Я могла поделиться с ним очень многим личным. Только ему могла сказать: «Ты знаешь, у меня депрессия, мне плохо…»

Ведь никто не понимает, что такое депрессия. Все думают, это плохое настроение. А это болезнь – когда человек не владеет собой. Это как грипп, как насморк, с которым нельзя что-то сделать. Это такое состояние, когда все давит и жить не хочется.