Повороты - Алиса Юридан

Покопавшись в телефонных номерах, Рэйчел стала звонить в морг.

В это же самое время Рэндалл Прайс со своей женой сидел в аэропорту, дожидаясь начала регистрации на долгожданный и выстраданный рейс, Сара Эванс маялась без дела в комнате со стулом и столом, снова и снова прокручивая в голове события последних дней, Райан Митчелл в который раз безуспешно уговаривал врачей выписать его, Майкл Баррингтон разговаривал по телефону с Уолтером Корнетто, направляющимся к Манченцо, сообщая ему, что завтра вечером он уже постарается прилететь, Одри Паркер вытряхивала в унитаз содержимое всех оуэллсовских пакетиков, приобретённых ею за последнее время, всех, кроме одного, Мартин Оуэллс сидел в своей квартире в полной темноте, сжимая фотографию своей жены и детей, которых он не видел уже несколько лет, а Вирджиния Хоффман репетировала лучшую роль в своей пока ещё не слишком богатой ими карьере. Скоро жизнь кого-то из них изменится навсегда. А чья-то жизнь, возможно, оборвётся.

И с этим уже ничего не поделать.

* * *

Время — самый могущественный врач. Врач, который лечит абсолютно всё и никогда не даёт осечек. Какая бы боль ни была, какой бы глубокой ни казалась рана, время справится со всем.

Да, может казаться, что после личных трагедий — потери любимого человека, тяжелейшего предательства или сильнейших потрясений — уже не оправиться. И это так. Но вместе с тем любая боль рано или поздно утихнет. Любая. И даже настолько, что будешь думать — и как я мог быть так уверен, что она никогда не пройдёт, не даст мне спокойно жить?

Время беспристрастно. Ему всё равно, кто ты и что у тебя за беда. Оно всемогуще и вместе с тем равнодушно. Ему плевать на тебя и твои переживания. Оно просто есть, оно просто делает свою работу, живёт своей жизнью и тем самым лечит тебя. Несмотря ни на что.

Ты можешь не оправиться и не стать прежним собой. Но боль твоя всё равно утихнет. И даже если ты этого не хочешь, даже если ты находишь особое удовольствие в том, чтобы её день ото дня проживать, она со временем утихнет. Уж оно-то, время, постарается. Даже если ты думаешь, что эта твоя боль — свидетельство того, что ты ещё жив, свидетельство того, что ты всё ещё помнишь кого-то, кого с тобой нет, что ты всё ещё предан ему, чувствуя эту боль, — она не вечна. Всякая боль утихает, даже самая сильная. Всякое событие, вызвавшее ту боль, также отходит в небытие. Пусть медленно, очень медленно, медленнее вызванной им боли, но так происходит.

Особенно, если есть что-то, что отвлекает тебя от твоей боли.

Но если ты перестаёшь чувствовать ту боль либо вину, это вовсе не означает, что то событие перестало иметь для тебя значение или же ты простил себя. Просто таково время — оно как волны, постепенно делающие камни у берега более округлыми. Они от этого не перестают быть камнями и не меняют своего значения. Лишь видоизменяются.

Да, как бы больно ни было терять кого-то, расставаться с кем-то, осознавать свою вину в чём-то, принимать решения, о которых, как ты думаешь, будешь жалеть всю жизнь — надо знать, что время вылечит всё. Всё. Пусть в это невозможно поверить довольно долго, потом и вера уже не потребуется — ты просто начнёшь замечать эти изменения. И не надо этого бояться, нужно просто принять это. Не стоит держаться за свою боль или свою вину. И вообще за что-либо.

Рэйчел знала, что никогда не забудет отца, никогда не отпустит свою боль, подтверждающую её память. Но отрицать того, что за дни расследования смерти Ричарда Хоффмана она думала об отце меньше, она не могла.

Рэндалл знал, что его отдел навсегда останется с ним, как бы тяжело ни было ему с ними расставаться, особенно сейчас. Но по опыту он знал, что со временем даже эта огромная глава его жизни отойдёт на второй план. Даже она.

Майкл, потерявший отца, был безутешен. Чем ты моложе, тем глубже в тебя проникают все твои потери. Но и он знал, что, вернувшись к работе, сможет собрать волю в кулак и жить дальше. Хотел в это верить, по крайней мере.

Сара знала, что, как бы ни повернулись дальнейшие события, куда бы ни завело всё это её и остальных, всё это, в конце концов, останется в прошлом. А затем и постепенно отпустит их. Надо только пережить этот нелёгкий период, а потом, к их великому облегчению, время сделает своё дело. Всё пройдёт и наладится.

А Одри не хотела ждать помощи времени. Она ему не верила.

* * *

Хлынул ливень. Уолтер недовольно поморщился и заскочил в ближайшее кафе — так же, как и десятки других не желающих промокнуть прохожих. Просто так стоять, тесниться у входа — толку мало, поэтому пришлось заказать странного вида кофе. На вкус он был, впрочем, ничего.

Что, если Майкл и правда сможет прилететь завтра? В крайнем случае, как он сказал, послезавтра. Как это повлияет на дело? Поможет ли он им, и что будет делать Маккартни? Разглядит ли Майкл в ней то, что в своё время не увидела Сара, то, что хочет разглядеть Райан? Или же и разглядывать нечего, и всему есть (должно быть) какое-то другое объяснение?

И, самое главное, он до сих пор не решил, что делать с Маккартни. Он был не против оставить её в отделе, она бы могла пригодиться. Но обстоятельства, кажется, не позволят.

Как же всё неудачно, просто уму непостижимо, как неудачно. Ну каким образом всё могло так повернуться, что в одно и то же время они потеряли Митчелла, Баррингтона, затем и Эванс, и, конечно, Прайса? И обрели Хоффмана, да непонятно, откуда взявшуюся, как снег на голову свалившуюся, Рэйчел Маккартни.

И если с Паркер, которую наверняка можно отбросить, и с Оуэллсом, который наверняка и ответит за преступление — рано или поздно — проблем вроде как можно избежать, то что делать с этим обнаруженным Рэйчел вещдоком, с Эванс, со всей этой непонятной, не укладывающейся пока в рамки общей картины хренью? Очевидно, Маккартни всё-таки придётся признаться. Другого объяснения появления вещдока Уолтер не видел — если только Сара вдруг не обвела всех вокруг пальца и не оправдалась, сбросив всё на невиновную Рэйчел.

Через знакомых он узнал: фамилия Манченцо фигурировала в определённых кругах как фамилия адвоката, берущегося за самые сложные и безнадёжные дела. Весьма любопытно.

«Я могу тебе помочь». Весьма и весьма любопытно.

Ливень всё лил, и Уолтер решил позвонить Маккартни — сказать, что приедет позже, чем думал. Рэйчел сказала, что с бумагами на сегодня всё готово и что если она может что-то сделать или он может дать ей какое-то задание, она бы с радостью прекратила бездумную трату времени в отделе. Уолтер задумался, но голос у Рэйчел был такой уставший, даже какой-то севший, что он решил отправить её домой.

— Маккартни, езжай домой и поспи. Кажется, ты переутомилась.

— Вовсе нет, — запротестовала Рэйчел, но слабо.

— Поверь мне — тебе надо поспать. Так будет лучше. И для тебя, и для дела. Мне нужна свежая голова.

Рэйчел на том конце провода вздохнула, но согласилась.

— Да, ты прав. Думаю, это не помешает.