После долгой зимы - Мар Лиса

на Снежинку рядом со мной, определенно, чуть пошатывает мою уверенность. Что, если, рядом с правильным человеком, союз может стать не только балластом, но и взаимопомощью? Совместным развитием?

И Паша знал, что я задумаюсь, для того и разыграл это все. Хоть в нашей паре непровозглашенным лидером всегда был я, на поприще отношений он меня перерос. Ученик превзошел учителя. Салютую ему в воздухе все еще зажатым в руке бокалом и получаю кивок с полуулыбкой в ответ.

— На пару слов, — отвлекает меня от мыслей подошедший Виктор.

Мы извиняемся перед Адой и отходим в сторону.

— Мы почти их дожали, Егор, — негромко говорит мне Виктор. Глаза его блестят, по нему видно, что он доволен собой. — Пока основное затруднение в том, что наш город — не единственное место их деятельности. Но вот увидишь, еще пара месяцев, и все закончится.

Новости хорошие. Я не лезу в душу Виктору, хотя знаю, что для него это дело более личное, чем всякое другое. Когда-нибудь, возможно, он раскроет карты. А пока я предвкушаю нашу с Адой свободу.

— Больше двадцати лет они инвестируют деньги попавшим в трудную ситуацию, чтобы потом навариться на том, что разрушают все, требуя вернуть намного больше изначальной суммы, — продолжает Виктор. — Ты представляешь, на пороге развязки какого громкого дела мы стоим?

Я киваю, хотя меня это, откровенно говоря, мало волнует. Мне лишь бы от Снежинки все отстали. Наконец-то увезу ее из этой деревни.

Нас прерывает подошедший Паша:

— Пап, мне нужна твоя помощь.

Виктор кивает мне и уходит с сыном.

Начинает играть медленная музыка, и я ищу взглядом Аду в толпе. Это получается у меня легко: она сегодня здесь ярче всех. Для меня она всегда такая и есть, с того первого дня на стоянке у сервиса. Но сегодня она такая для всех. Опускаю руку ей на талию и шепчу на ухо:

— Потанцуешь со мной?

Она кивает и обвивает руками мою шею. Я совсем не танцор, я бывший фигурист, если вы помните, но медленно качаю нас в такт музыке, и нет ни одного места, где бы я хотел оказаться сейчас, если не здесь в этом самом моменте.

В наш номер возвращаемся поздно ночью. Специально зажигаю на стене только тусклый ночник. Ада долго крутится перед зеркалом, расплетая волосы. Я полулежу на локтях на кровати, любуясь.

— Поможешь расстегнуть молнию? — спрашивает и кусает губы. Глаза ее блестят в неярком свете.

Подрываюсь с кровати и становлюсь за ее спиной. Хватаюсь за язычок молнии. Мои руки практически так же крепки, как и когда держат инструмент во время работы в сервисе.

Я вру. Медленно тяну замок вниз и вижу молочную кожу ее спины, покрывающуюся мелкими мурашками под моим взглядом. Еще чуть дальше… пока не натыкаюсь на алую полоску.

Рваный выдох непроизвольно вырывается сквозь сжатые зубы. Она помнит мои слова. И я их тоже помню. Я планировал как-то пошалить сегодня, но такого предложения я еще не ждал. Не от нее. Меня второй раз за вечер переиграли. И уничтожили… Ада ведет плечами в ответ на мою заминку, а я загипнотизирован видом ее острых маленьких лопаток. Несколько лет я был уверен, что мой типаж — фигуристые уверенные в себе брюнетки. Ошибался. Теперь я знаю, что только эти лопатки будут преследовать меня в фантазиях. Назад дороги нет.

Платье свободно падает к ее ногам. Ада продолжает молча стоять ко мне спиной. Я слышу ее учащенное дыхание. Думаю, ей так проще справляться со смущением. Нахожу рукой застежку и ловко открываю. Ада тянет за шлейки, и ненужный бюстгальтер присоединяется к платью на полу. Ее молниеносное движение — и низ комплекта отправляется следом.

Наконец, она медленно поворачивается ко мне. Каскад волос укрывает ее до пояса, так, что мне почти ничего не видно. Но все же она стоит абсолютно голая передо мной, полностью одетым. Как высшая степень доверия. И я не подведу.

Огромные зрачки блуждают по моему лицу в поисках поддержки. Я точно знаю, что она сейчас хочет закрыть глаза. Но не может себе этого позволить. Пока не может. Но я это исправлю. Я все исправлю.

А пока будем летать с открытыми.

Ада

И вот самое, пожалуй, страшное произошло: я развернулась и посмотрела ему в глаза. В них плещется расплавленный металл. И столько в этом невыраженной нежности, что бурной рекой смывает мои последние плотины-запреты. Уже совсем не страшно. Тянусь к его белоснежной рубашке и пытаюсь расстегнуть мелкие пуговички, но руки так дрожат от нетерпения, что ничего не выходит. Егор мягко отстраняет их, оставляет по очереди по короткому поцелую на каждой ладони, и принимается за дело сам. Уверенными движениями освобождает себя от одежды. И вот он на равных со мной. Не спешит, не предпринимает никаких действий, дает мне возможность рассмотреть его всего, если я, конечно, осмелюсь. Я знаю, что никаких проблем со смущением у Егора нет, он стоит расслабленно и уверенно, взгляд не отводит. Но и стесняться тут нечего: я не эксперт, но все в нем выглядит настолько идеальным для меня, что кончики пальцев покалывает от желания дотронуться до манящей чуть смугловатой кожи и провести по выразительным мускулам рук и пресса. Как вы понимаете, я осмеливаюсь. Стою и глазею, игнорируя пылающие маковым цветом щеки. Потому что он — мой. Не только тот, кто выбрал меня, но и тот, кого выбрала я сама. И это самое настоящее волшебство.

Решив, что одного только визуального эффекта уже недостаточно, Егор наклоняется и дразнящими прикусывающими движениями втягивает меня в поцелуй, а вместе с ним увлекает в сторону кровати. Не успеваю покрыться мурашками, ощущая под кожей прохладные от работающего кондиционера шелковые простыни, как оказываюсь полулежа на широкой груди. Обнаженная кожа к коже — и вот где настоящий пожар случается. И сгореть в нем невозможно, теперь я знаю это, можно лишь разжигать друг друга ярче и ярче своим пламенем, до седьмого неба нестись, слившись в единый костер. Но ощущения такие, что все рецепторы с ума сходят.

Егор жадно целует меня в