Вокруг трона Ивана Грозного - Геннадий Ананьев

Многих других именитых людей опричники умерщвляли, когда те, ничего не ведая, шли в церкви или в свои приказы на службу. Человек по двадцати в день. Трупы оставались лежать на улицах и площадях, ибо никто не смел погребать их.

А в завершение, как уже вошло в обычай, кромешники, во главе с князем Афанасием Вяземским, Малютой Скуратовым, Василием Грязным, понеслись по усадьбам казнённых, хватали их жён и дочерей на выбор Ивану Грозному; он избрал некоторых для себя, других уступил любимцам. Ездил с ними вокруг Москвы, жёг усадьбы бояр опальных, казнил их верных слуг, даже истреблял скот, особенно в коломенских сёлах убитого конюшего Фёдорова. Натешившись, возвратился в Москву и велел развезти жён по их домам.

Некоторые из них умерли от стыда и горести.

А что же митрополит Филипп? К нему с мольбами шли отчаявшиеся бояре. Рыдали. Он утешал их именем Отца Небесного. Дал им слово не щадить своей жизни ради спасения людей и сдержал его.

При каждой встрече митрополит Филипп увещевал Ивана Грозного, но эти увещевания совершенно не действовали на царя, он всё чаще избегал общения с архипастырем, и тогда Филипп решился на публичную выволочку. Иван Грозный вроде бы понял намерение митрополита и сам дал ему повод очередным скоморошеством: одев своих кромешников в чёрные ризы и высокие шлыки[39], вошёл с ними в соборный храм Успения; Филипп находился на своём месте по чину его, Иван Грозный приблизился к нему, почтительно склонив голову в ожидании благословения, но митрополит повернулся к лику Спасителя и молчал. На него зашикали:

— Или не видишь, что государь земли Русской перед тобой?!

— Благослови государя!

— Где государь? — с нарочитым удивлением вопросил митрополит. — Не вижу.

— Да вот же он! Не юродствуй!

— Истину говорю вам: в таком одеянии, оскверняющим храм Божий, не может быть государь. Не узнаю его. Не узнаю и по делам его. Где видано, чтобы благочестивые государи не почитали святость храма Божьего? Чтобы возмущали державу столь ужасно?! Не благословения достойны подобные правители, но осуждения! Мы здесь возносим молитвы к Господу Богу о прощении грехов по неведению своему свершаемых, за алтарём же льётся кровь невинных христиан, и зло сие творится ведомо. В самых неверных языческих странах есть законы и правда, есть милосердие к людям, в России нет ни того ни другого. Достояние и жизнь христиан праведных не имеет защиты. Везде грабежи, везде убийства, и совершаются они, — Филипп прожёг Ивана Грозного огненным взглядом, — твоим именем царским! Ты высок на троне, но есть судья Всевышний наш и твой. Как предстанешь на суд его, обагрённый кровию невинных, оглушаемый воплями их муки?! Сами камни под ногами твоими вопиют о справедливости и милосердии! Я, как пастырь душ, не страшусь тебя. Страшусь только Господа единого!

— Чернец! — взвился Иван Грозный. — Излишне я доселе щадил вас, мятежников, желающих трона! Отныне буду ещё беспощадней! Господь Бог не осудит меня, а даст мне силы и своё, а не твоё, чернец, благословение!

Тихо-тихо стало в храме. Слышно, как потрескивают восковые свечи, над которыми колышутся язычки пламени. Сейчас крикнет: «В оковы! В пыточную!» Нет. Резко повернувшись, поспешно вышагал царь из Успенского собора. Толпа в чёрных ризах и в высоких шлыках на головах заторопилась за своим благодетелем, недоумевая, отчего не велел он им скрутить дерзкого служку.

Со следующего дня начал успокаивать гнев свой Иван Грозный: приступил к очередной серии казней. Одним из первых поплатился за смелые слова митрополита князь Василий Пронский. По воле царя оковали весь клир митрополичий, терзали сановников церковных в пыточных, дабы выведать тайные замыслы Филиппа, не рвётся ли он к трону, как князь Колычев, а если не сам жаждет трона, то кому потворствует свершить подобное.

Ничего не смогли выведать. Да вполне возможно, не очень стремились иметь такие сведения: не осмеливался ещё царь поднять руку на архипастыря, чтимого и весьма любимого народом более, чем кого-либо прежде из святителей. Но царь Иван Васильевич не был бы Грозным, если бы не затаил злобы и не готовил бы мести, хотя всё же не спешил с ней. Имел терпение.

Предлог к расправе нашёлся. Вернее, его «нашёл» Малюта Скуратов, и план расправы с радостью был одобрен Иваном Грозным.

На день святых апостолов Прохора и Никодима, 28 июля, митрополит Филипп служил в Новодевичьем монастыре и шёл во главе крестного хода вокруг стен обители. Присоединился к нему и царь с опричниками, один из которых шёл в скудейчатой бархатной шапочке, являвшейся знаком отличия для белого духовенства. Митрополит, как и предполагали устроители фарса, возмутился и с негодованием сказал царю о греховном поведении его слуги. Однако опричник успел спрятать свою тафью[40], остальные же опричники, да и Малюта Скуратов, начали с жаром убеждать царя, что митрополит говорит неправду, дабы возбудить души верующих против опричников, верных слуг государевых.

Иван Грозный наигранно вспылил. Будто бы забыл все пристойности:

— Ты, чернец, лжёшь! Ты — пастырь мятежников! Ты сам — злодей из злодеев! Я клянусь, что выведу тебя на чистую воду! Народ узнает, какие чёрные мысли роятся под сияющей драгоценными каменьями митрой!

Вторично брошено прилюдное обвинение — есть оправдание очередному злодеянию. Можно приступать к делу. Грозный знал о тайной ненависти своего духовного отца протоиерея Ефстафия к Филиппу, который заступил ему путь, как он считал, к сану святительскому, вот и обратился к тому за советом. А у Ефстафия он был готов.

— Пошли меня в Соловецкую обитель. Я добуду ковы Филиппа против тебя, сын мой.

— Нет. Ты — при мне. Скажи: кого послать, чтобы надёжно и с языком за зубами. И чтобы не я с ними беседовал перед отъездом, а ты с Малютой Скуратовым.

— Есть такие. Верные тебе по завету Господа пастыри: епископ Суздальский Пафнутий и архимандрит Андронникова монастыря Феодосий.

— Достойны. Из светских к ним определю князя Василия Темкина.

Была ли необходимость искать так далеко гнусных клеветников, и в Москве при желании набралось бы достаточно, даже без пыточной, но Иван Грозный намеревался очернить образ Филиппа, там где был источник славы митрополита, там следовало открыть его лицемерие и нечистоту душевную — царю эта мысль казалась ловкой хитростью, которая позволила бы безоговорочно оправдать перед христианским миром расправу со столь знатным служителем Господа.

Посланцы Ивана Грозного, прибывшие в Соловецкий монастырь, из шкуры лезли, чтобы угодить государю. Не гнушались они ни ласками, ни угрозами страшных пыток, но монахи твердили одно и то же: