Лисьи броды - Анна Старобинец

Он пристально глянул на Лизу. В его взгляде отчетливо читались угроза и снисхождение: не при детях. Лиза быстро отвела взгляд – не из страха, а чтобы себя не выдать. Она видела его неделю назад. В сумерках, в лесу, у кумирни. Она плохо разглядела тогда лицо, но запомнила запах и голос. Вместе с ним был еще один человек, больной, слабый. Он звал Шутова другим именем. И они говорили между собой как беглые каторжники, а не как смершевцы… Она сразу узнала его вчера в лазарете, но никому не сказала. Такой козырь следует держать при себе.

– …Я хочу гулять с Прошкой! – Настя явно восприняла слова «дяди Шутова» как защиту и покровительство. – Он мой брат! – добавила она нерешительно.

Лиза вдруг покачнулась, как от удара:

– Кто это сказал?!

– Я сказала. Мы с Прошкой побратались, теперь мы брат и сестра! – она продемонстрировала надрез на ладони. – Ну, мама, пожалуйста! Мне Прошка дупло обещал показать!

– Побратались, – повторила за дочерью Лиза, устало и как будто бы обреченно. – Хорошо. Идите, гуляйте. Только недолго.

Настя радостно сорвалась с места, обняла ее, потом схватила за руку Прошку и потащила из дому.

– Настя! Если ты почувствуешь боль или слабость…

– Знаю! Сразу бежать домой! – дочь повернула к ней радостное лицо. – Только зря ты боишься, мама! Я совершенно здорова!

– Я не крала часы, – Лиза помешала варево в котелке. – Мне Деев их подарил. Он капитан, как и ты.

– Вы с Деевым были любовниками?

– Почему же были? – Она подула на угли, тлевшие в очаге. – Он обещал, что вернется.

– Откуда у Деева эти часы?

– Он не сказал. Я не спрашивала. Наверно, трофей. Подарил мне после захвата японского лагеря. Сказал – они из чистого золота. Мне понравились – я взяла.

Она поставила низкий столик на кан рядом с Шутовым. Перелила горячий отвар из котелка в пиалу. К потолку, к пучкам засушенных трав, потянулись дрожащие лапы пара.

– А почему фотографию чужого мужчины из-под крышки не вынула?

– Побоялась испортить чистое золото. – Она засмеялась. – И к тому же фотография чужого мужчины мне тоже понравилась.

– Куда ушел Деев?

– Он не сказал. Я не спрашивала. Вот, пей. – Она подула на горячий отвар, как если бы давала его ребенку, и с легким кивком протянула ему пиалу в сложенных лодочкой ладонях.

– Что это?

– Противоядие. Называется Пробуждение Третьей Лисы. Пробуждение первых двух Лис ты уже выпил. Это последняя порция. Когда допьешь – избавишься от Сна Пяти Демонов.

– Мне передали, я получу противоядие, только если принесу извинения. А я вроде не извинялся.

– Ты помог моему ребенку. Для меня это лучшее извинение.

Шутов принял из ее рук пиалу. Осторожно понюхал.

– Из чего это?

– Там сладкие корни болотного аира, или цян-пу, они похожи на сморщенные хлысты. Когда больной проглотит отвар, они высекут захвативших его демонов. Но только если над болотным аиром, пока он рос, лиса махнула хвостом. Еще там сухие листья воронца колосистого, или шэн-ма: они острые, как когти дикого зверя, и когда больной проглотит отвар, они распорют демонам животы. Но только если листьев шэн-ма касалась лапой лисица. Еще я положила гуй чи, «зубы призрака», – это сгнившие в земле корни бамбука, которые погрызла лиса. Ну и пепел сожженного корня женьшеня. Этот корень имеет форму человечка. Оказавшись в теле больного, он посрамит демонов, и те выйдут из него со слезами. Но, естественно, только если лиса помочилась на землю, из которой был извлечен этот корень.

– Разумеется, только если лиса помочилась… – Шутов сделал крошечный глоток и усмехнулся. – Но зачем мне третья порция, если я и так себя хорошо чувствую?

– Чтобы ты очистил свою силу ци и оплакал своих мертвецов, – она с удовлетворением наблюдала, как глаза его наполняются слезами. – Иногда мужчине необходимо поплакать. Отвар поможет.

Он зажмурился и вытер глаза тыльной стороной ладони.

– Пей до дна. Иначе мертвые тебя не отпустят, будут к тебе возвращаться.

– Какие мертвые? – его голос прозвучал хрипло.

– Этой ночью к тебе должны были приходить мертвые. Пуля, ранившая тебя, была смазана «Сном пяти демонов». Там пять элементов…

– Это я уже слышал. «Сон пяти демонов» – яд?

– Если мало – не яд. Скорее, способ встретиться с душами мертвых. Если много – яд. Тяжелая смерть. Сначала к человеку приходят его мертвецы, потом он сам становится мертвецом. – Она помолчала. – Тебя, капитан, хотели убить.

– Если я не выпью эту бурду, я умру – или просто буду видеться с мертвыми? – он старался звучать насмешливо, но в глубине его голоса она уловила напряжение и даже как будто надежду.

– Будешь видеться. Но не когда и с кем ты захочешь. Когда они захотят.

Он задумчиво смотрел на пиалу. Потом отставил ее на столик.

– Я пока не буду оплакивать своих мертвых. Она захочет меня увидеть, если мертва.

– Кто? Та женщина, чьи часы я носила?

Шутов вздрогнул и взглянул на Лизу так удивленно, будто только что вспомнил, что в комнате не один.

– Да, – ответил сухо. – Моя жена. Чьи часы ты носила.

Он поднялся.

– Кто мог сделать «Сон пяти демонов»?

– Я могла. И много раз делала. – Она снова невпопад засмеялась. – Но не я начинила им пулю и уж точно не я стреляла.

– Кто?

– Откуда же мне знать, капитан.

– Кто-то брал у тебя «Сон пяти демонов»?

Она помолчала. Разве жертва должна защищать охотника? Он позволил всем называть ее шлюхой и ведьмой, а Настю – отродьем. Он позволил другим своим детям бить Настю камнями. Он ни разу не вмешался. Ни разу не пришел им на помощь. Этот, кем бы он ни был, – вмешался, пришел, не позволил.

– Ермил Сыч, охотник, взял у меня «Сон пяти демонов».

– Вы этому Сычу доверяете, товарищ майор? – Горелик успокаивающе похлопывал свою лошадь по крупу, хотя она как раз, в отличие от седока, совершенно не нервничала, а преспокойно себе щипала траву на берегу широкого лесного ручья.

Майор Бойко, тоже в седле, – его конь стоял копытами в мелкой воде, – вопросительно вскинул бровь и продолжил свое занятие: точильным камешком он неторопливо правил лезвие десантного ножа.

– Как по мне, он нас на засаду скорее выведет, чем на Деева, – продолжил лейтенант. – Он же нас ненавидит всех. Так зыркает – я спиной к нему поворачиваться боюсь…

С полминуты оба молча наблюдали, как спешенный Ермил бредет по противоположному берегу, то и дело нагибаясь и внимательно вглядываясь в кромку воды. Кобыла Сыча стояла рядом с другой, запряженной в телегу, и обе помахивали хвостами как будто бы в ритм точильному камушку Бойко. Снайпер Тарасевич, привалившись к телеге, что-то сонно жевал, сидящий рядом сапер Ерошкин курил с такой скорбной миной, будто это была последняя самокрутка перед предстоявшим ему эшафотом.