Впервые в Москве. От долетописных времён до конца XVI столетия - Павел Федорович Николаев

путях, на торжищах иноки и мирские и все сомнятся, вси в вере пытают.

Суть ереси состояла в отрицании православных обрядов и церковной иерархии, в обличении стяжательства служителей церкви и в поставлении священнослужителей «по мзде». Некоторые из еретиков не признавали догмата о троичности Бога, так как это, по их мнению, противоречило тезису о единобожии.

Противники новой ереси называли её участников «жидовствующими». Иосиф Волоцкий указывал как на её основателя некоего «жидовина Схарию», приехавшего в Новгород из Литвы.

Участники новгородской ереси в основном были представителями низшего духовенства. Иная ситуация сложилась в Москве. Здесь в середине 1480-х годов образовался кружок еретиков во главе с Фёдором Курицыным, приближённым Ивана III, выполнявшим сложные дипломатические поручения. Кружок состоял в основном из представителей светских феодалов, связанных с великокняжеской властью. К нему была близка сноха Ивана III Елена Стефановна.

Даже митрополит Зосима засомневался во многих церковных догматах.

– А что то царство небесное? – вопрошал духовный пастырь Руси. – А что то второе присшествие? А что то воскресение мертвым? Ничего того несть – умер кто ин, то умер, по та места и был!

Наиболее характерной чертой взглядов московских еретиков было отрицание монашества, что связывалось с обличением монастырских богатств. В этом вопросе еретики нашли понимание самого великого князя, зарившегося на монастырские земли.

Князья церкви, конечно, встали стеной на защиту своих немалых владений; аргументация их сводилась к одному: «Вся стяжания церковна – Божья суть стяжания». Давление на Ивана III оказывал его сын Василий, бывший в последние годы жизни отца его соправителем. Ту же линию гнул архимандрит Андроникова монастыря Митрофан, бывший духовником великого князя. На Митрофана в свою очередь давил Иосиф Волоцкий, убеждая того, что главное для него – направить гнев владыки российского на еретиков: «А ныне ты, господине, подщися вседужно государю подокучити, оставив все дела; занеже Божие дело всех нужнее. А толко, господине, ты о том деле не попечешься, ни донесешь до великого князя, ино, господине, на тобе того Бог взыщет. Страшно бо есть еже власти в руце Бога жива! А толко, господине, попечешься всею силою, и ты государя ползуешь, а от господа Бога и Пречистыя Богородицы милость примешь».

Великий князь старел и ослабевал физически. С уходом сил телесных мысли его поневоле обращались к извечной теме бытия – что наша жизнь? Зачем мы пришли в этот мир и что будет в ином, потустороннем? Психологическое состояние последних лет жизни первого государя всея Руси сближало его с церковью, и в этих условиях оказалось возможным склонить Ивана III к жесточайшим мерам против еретиков. Немало усилий приложил к тому Иосиф Волоцкий.

Великий князь и будущий святой Русской православной церкви неоднократно встречались накануне рокового суда над жидовствующими. На первом же свидании Иван III признался, что знал о еретиках, и просил простить его за попустительство.

– Государь! Мне тебя как прощати? – возразил Волоцкий.

– Пожалуй, прости мя! – настаивал князь.

– Государь! Только ся подвигнешь о нынешних еретиках, ино и в прежних тябя Бог простит, – жёстко ответил Волоцкий и потребовал принять решительные меры против обижающих святые Божии храмы.

Иван III явно колебался, он не был ещё готов предать своих недавних союзников. Поэтому миролюбиво заметил:

– Митрополит и владыки простили мя в том.

– Ино, господине, государю великому князю в том прощении нет пользы, – вёл свою линию Иосиф, – кое словом прощается, а делом не покажет ревности о православной вере христианской.

Но одно дело – разговоры тет-а-тет, совсем другое – при свидетелях. Поэтому Иван III пригласил собеседника на трапезу («Да случило ми у великого князя хлеба ести», – вспоминал Волоцкий). Здесь он и задал свой главный вопрос, по-видимому, больше всего мучивший его:

– Како писано, нет ли греха еретиков казнити?

Для церковных ортодоксов в ответе на этот вопрос не было никаких сомнений. Иосиф тут же сослался на послание апостола Павла к евреям: «Аще кто отвержется закона Моисеева при двою или при трех свидетелях, умирает: колми паче, иже сына Божия поправ и дух благодати укорив».

Участь жидовствующих была решена. В конце 1504 года в Москве состоялся церковный собор, который осудил еретиков. В летописном своде 1508 года по этому поводу записано: «И сожгоша в клетке диака Волка Корицына, да Митю Коноплева, да Ивашка Максимова, декабря 27, а Некрасу Рукавову повелеша язык урезати и в Новгороде в Великом сожгоша его. И тое же зимы архимандрита Касияна Оурьевского сожгоша, а иных в заточение разослаша, а иных по манастырям».

Это была первая казнь в Москве, совершённая над людьми, всё преступление которых состояло в том, что они имели смелость думать по-своему; впервые казнили не за действие, а за мысль.

Впервые на Руси запылали костры инквизиции. Русская православная церковь действовала в русле этого «христолюбивого» воинства, которое широко развернулось в Западной Европе, где на костры были отправлены десятки тысяч невинных людей. Это вдохновляло российских поборников за чистоту веры. Новгородский митрополит Геннадий с восхищением писал: «Ано фрязове по своей вере како крепость держат! Сказывал ми посол цесарев про шпанского короля, как он свою землю очистил».

Да, испанские власти постарались! На их совести 28 540 «еретиков». Их российские коллеги в этом отношении безнадёжно отставали. И это был почти единственный случай в истории, когда «отставание» России можно только приветствовать.

Аутодафе 1505 года было первой казнью на костре по политическим мотивам. Вообще же сожжение людей поодиночке практиковалось и раньше. Так, в 1446 году по приказу князя Ивана Можайского в Москве всенародно были сожжены боярин Андрей Дмитриев и его супруга. Оба – за колдовство.

Вскоре после них на костёр взошла мать Ивана Ощеры. По поводу этих казней автор статьи «Аутодафе на Руси» А. Смирнов писал: «Подобный приговор могли вынести за что угодно, например, за сбор целебных трав или изучение заграничных трактатов. А могли обвинить в служении сатане за богатые угодья…»

Словом, сожжение людей существовало на Руси издавна и большой редкостью не было (особенно при Иване Грозном). И что поразительно – просуществовало до 1836 года (!), золотого пушкинского времени. 8 июня в Москве была сожжена последняя «ведьма» – крепостная девка князя Владимира Долгорукого Марфа. Соседи обвинили её в колдовстве и наведении порчи на коров, у которых пропало молоко. Девушку заперли в её доме и подожгли его.

И это сделали не власть имущие, а низовые представители православного народа-богоносца, знавшие, конечно, заповедь Иисуса Христа «Не убий».

* * *

1505 год, 27 октября. С понедельника на вторник преставился государь всея Руси Иван III Васильевич. Великокняжеский престол унаследовал его сын