Иллюзия себя: Что говорит нейронаука о нашем самовосприятии - Грегори Бернс

не подвергался. Несмотря на это, большую часть своей жизни Мобли был ходячей проблемой – он мошенничал, обманывал, крал и в конце концов пошел на вооруженное ограбление. В ожидании суда по делу об убийстве Коллинза Мобли сделал себе на спине татуировку Domino.

Но когда Саммер выяснил, что среди родственников Мобли были как прожженные негодяи, так и успешные бизнесмены, он ухватился за свежую научную статью об обусловленности агрессивного поведения членов одной голландской семьи мутацией гена моноаминоксидазы А (МАО-А){111}. Что, если аналогичная аномалия имеется и у подзащитного? Она послужит достаточно весомым смягчающим обстоятельством, и смертной казни, возможно, удастся избежать. Саммеру даже вызывался помочь один из соавторов голландского исследования, но Верховный суд штата не внял доводам защитника и отклонил ходатайство о генетическом тестировании{112}. В 2005 г. Мобли казнили.

Ничего этого я не знал, когда познакомился с Саммером. Изменилось бы что-либо, если бы знал? Наверное, нет, но, готовясь защищать Алана Джонса (имя и фамилия изменены), Саммер действовал по той же схеме, которую разрабатывал для Мобли. Только теперь он делал ставку не на генетику, а на нейровизуализацию. И подозреваю, усвоив урок, полученный в деле Мобли, на этот раз он не собирался просить у суда разрешение на тестирование. Он намеревался провести его по собственной инициативе, а дальше, мол, пусть суд решает, что делать с результатами.

Фактическая сторона дела Джонса до оторопи напоминала дело Мобли. Мрачным декабрьским вечером Джонс с двумя приятелями вломился к соседям. Злоумышленники планировали только кражу и не ожидали, что хозяин окажется дома. Но он оказался, и Джонс его застрелил. Затем, осознав, что наделал, попытался скрыть следы преступления – сжечь тело и дом.

В первую нашу встречу Саммер выложил мне на рабочий стол стопку полароидных снимков с места преступления. Я упрекнул его в попытке надавить на меня, но, прежде чем Саммер, извинившись, собрал карточки, я все-таки увидел краем глаза обугленные останки. Саммер думал показать эти снимки Джонсу во время сканирования его мозга с помощью МРТ. Он хотел выяснить, будет ли отмечаться какая-либо аномалия в реакции мозговых структур Джонса на картинку со сценой преступления. Я объяснил, что нет никаких стандартных реакций на подобные изображения. Что будет означать отсутствие какой-либо реакции? Что Джонс уже бывал на месте преступления? Альтернативный вариант – сильный эмоциональный отклик, характеризующийся всплеском активности миндалины и гиппокампа, – может говорить об узнавании или отражать шок и отвращение, характерные для обычного человека. Научной базы для оценки не существовало.

В 2002 г. прецедентов использования фМРТ в судопроизводстве еще не было, поэтому мы метили в первопроходцы. Признаю, меня это во многом и подкупало. Мне очень хотелось попробовать себя в качестве эксперта-свидетеля. Но результаты тестирования, не имеющие научного обоснования, в суде рассматриваться не будут. Допустимость использования тех или иных данных в качестве доказательств регламентируется сложившейся судебной практикой – наш подход к применению фМРТ, в частности, ориентировался на два официальных документа. Первый касался допустимости представления в суде самого научного свидетельства. В деле «Фрай против Соединенных Штатов» (1923 г.) предлагалось воспользоваться прообразом детектора лжи: эксперт доказывал, что по кровяному давлению можно судить о том, врет человек или говорит правду. Для того времени идея была новаторская, и суд этот метод отклонил, постановив, что научные свидетельства должны рассматриваться в качестве доказательства только в случае полного одобрения практикующими специалистами в соответствующей области. Отчасти именно из-за постановления по делу Фрая проверка на полиграфе не рассматривалась и не рассматривается как доказательство, поскольку большинство специалистов не считает ее надежным свидетельством искренности или лжи. В современной практике постановление по делу Фрая трактуется как означающее, что основание для научного свидетельства должно иметь как минимум публикацию в рецензируемом журнале. Для демонстрации «полного одобрения» этого все равно могло оказаться недостаточно, однако, так или иначе, нам с Саммером в любом случае можно опираться только на опубликованные материалы. Реакция мозга на снимки места преступления явно не соответствовала стандарту Фрая.

В 1993 г. Верховный суд распространил этот стандарт не только на сами свидетельства, но и на экспертное мнение о них. При рассмотрении дела «Доберт против Merrell Dow Pharmaceuticals» суд установил ряд критериев, которыми обязаны руководствоваться судьи. В частности, научное свидетельство должно быть получено путем правильного применения научной методологии. Иными словами, анализ ДНК примут к рассмотрению, только если эксперт позаботится о том, чтобы не допустить перекрестного загрязнения объектов исследования. Критерии, добавленные к Федеральным правилам доказывания[11], периодически пересматриваются и уточняются для большей четкости. В 2002 г. преимущественную силу получил стандарт Доберта, который сводится, по сути, к трем следующим правилам: (1) свидетельские показания должны основываться на данных; (2) свидетельские показания должны быть получены с помощью надежных принципов и методов; (3) свидетель должен применять принципы и методы надлежащим образом.

Мы засели в переговорной и принялись препарировать три этих критерия из стандарта Доберта. С первым проблем не предвиделось. В 2002 г. фМРТ надежно зарекомендовала себя как технология измерения гемодинамических реакций в качестве коррелята нейрональной активности. Засада ожидала нас в пункте втором. Нам требовался тест фМРТ, утвержденный как метод исследования определенного когнитивного процесса, нарушение которого в мозге Джонса можно было бы убедительно продемонстрировать. Саммер полагал, что у его подзащитного какое-то нарушение процессов обработки информации, повлиявшее на его решения той роковой ночью. Но наличие оружия у грабителя указывало на предумышленность и преднамеренность преступных действий, поэтому преподносить поступок Джонса как импульсивный было бессмысленно.

Во мне боролись противоположные и незыблемые для меня принципы. Мне трудно было принять точку зрения Саммера. Роль Джонса в совершенном преступлении сомнений не вызывала. Он отнял жизнь у ни в чем не повинного человека, и в качестве расплаты государство намеревалось потребовать его собственную жизнь. Классическое «око за око». Но эти священные ценности – «Не убий» и «Око за око» – противоречат друг другу. Как нарратив каждая содержит тысячелетний багаж историй, явно слишком сложных для разъяснения и потому требующих сжимать их до простого правила.

Как разрешить этот конфликт нарративов, я не понимал. Кроме того, я находился на территории Саммера – юридической, которая очень сильно отличалась от научной. Я привык к оттенкам, полутонам и вариативности толкования полученных ответов. В юриспруденции же признавалось либо черное, либо белое. Либо виновен, либо невиновен. В душе я так и не смог примириться с принципом эквивалентного воздаяния. Убийство – это неправильно, а значит, убийством убийцы кармическое уравнение не решить. И если окажется, что у Джонса действительно что-то нарушилось в мозге, он все же будет не совсем виноват, рассуждал я.

Мы набросали список когнитивных процессов, которые могли происходить в мозге