Ветер из рая - Анна и Сергей Литвиновы

Ворота им пришлось открывать. И если предгорсовета «прислугу за все» в лице Кира заметил и даже руку ему пожал, то отец, наоборот, пронес свою тушу мимо, как бы не замечая. А ведь мог хотя б поздороваться. Или гостям своим представить: вот, мол, сынок мой единственный, не чурается никакой работы, самой грязной тоже. Но нет. Он если возьмется воспитывать, так чуть не до смерти. Педагог, блин. Макаренко хренов.

Демократичная эта дама, жена, ласково улыбнулась, сказала: «Здравствуйте, мальчик». А деятель просто дружелюбно кивнул. Их там, наверное, в Москве, в ихнем ЦК учат: надо изо всех сил делать вид, что близки к народу, не проявлять, как это у них говорится, комчванства и зазнайства.

За столом прислуживать Кирилла не подпускали – уметь ведь надо. Для этого из города, из разных заведений, официанток дергали. Иные прислужницы не только вино наливать и блюда подавать предназначались. Таких подбирали, что на все готовые. И когда гости оставались в доме приемов на ночь, с большой даже охотой к ним в спальни приходили. Потом, известное дело, их Белка Табачник, начальница треста ресторанов и столовых, по своей линии отблагодаривала всячески и деньгами, и продуктами.

Но в этот раз, так как гости проездом, спатьпочивать не будут, для обслуживания их, чтоб не тратиться, призвали недотрог. У этой «стальной Беллы» не голова, а калькулятор японский: все считает и лишней копейки ни на что не потратит. Поэтому сегодня гостям прислуживали Марианна Владимировна, добродушная толстуха лет пятидесяти, и Наташка – совсем юная, но бойкая и расторопная.

На Наташку эту Кир давно точил. Подкатывал неоднократно. И здесь, в доме приемов, когда ее сюда на смену дергали, и в городе, когда видел, и в кафе «Уют», где она служила. Была она маленькая, худенькая и шустрая, как воробушек. А ему как раз такие нравились. Впрочем, в восемнадцать лет женщины любые притягивают, что там говорить. И пожилые толстухи типа Марианны, и воробушкиНаташки, и Мишель Мерсье, и Мэрилин Монро.

За столом часа тричетыре сидели: отец, предгорсовета Гарькавый и столичный деятель с женой. Деятель был, кажется, какойто атомный секретный ученый или конструктор. Ковал, так сказать, ядерный щит страны. И они, значит, там за столом пили коньяк, жрали деликатесы, курили, рассказывали анекдоты. Блюда подносили и подливали коньяк Марианна с Наташкой. На кухне Александра орудовала.

Остальная вся прислуга ушла. Кир слонялся, курил втихаря от отца с шоферами.

Наконец, гдето в девять гости уехали: пьяные, довольные, веселые. Кудато в санаторий в Дивноморское они направлялись, как он подслушал. Их на горкомовской машине отец сам повез. А предгорсовета не взяли. Он сказал, что пешком до дома дойдет, проветрится – а ему и правда минут десять ходьбы. Машину разъездную Гарькавый оставил, шофера отпустил.

Вскоре и Марианна, старшая официантка, домой заторопилась. Оно и понятно: у ней две дочки взрослые, трое внуков. А потом Александра, завстоловой, к Киру подходит. Так, мол, и так: остаетесь тут вдвоем с Наташкой, чтоб все убрали, посуду вымыли. А потом ты все закроешь и ключи отцу отнесешь.

Ну, это уже, конечно, наглость! Он так и сказал Александре: я, мол, посуду мыть в одиночку не нанимался. Но она не стала спорить, только губы гневно поджала. А он тоже не начал возбухать дальше, потому что вдруг в голову пришло: он ведь, получается, здесь, в двухэтажном особняке, с Наташкой остается только вдвоем? Значит, будет у них полный тетатет! И при таком раскладе, может быть, чтото выгорит!

При этой мысли все в нем взбудоражилось, вздыбилось, и он охотно пошел в столовую официанточке помогать. Она там шустрила, собирала со стола. Кир похозяйски включил стоявшую в углу «Ригонду», нашел на коротких волнах медляк, подошел сзади к Наташке, плотно обнял худое, но гибкое тело: «Потанцуем?»

Она вырвалась, кокетливо поправила наколку.

– Давай потом, позже. Ты мне поможешь сначала, ладно? Со стола приберем, посуду вымоем. А потом потанцуем.

Воодушевленный и обнадеженный, Кир стал таскать на кухню подносы с остатками. Объедки выкидывал в бак, для кабанчиков, тарелки обмывал под краном. Вернулся в столовую: коньяк весь выпили (или Александра припрятала), но в бутылке «Черных глаз» еще плескалось красное сладкое вино. Он достал из серванта два чистых фужера, налил, один протянул Наташке, второй махнул залпом сам. В голове приятно зашумело. Настоял: «Давай выпьем за знакомство». Она пригубила и вручила ему очередной поднос с посудой: «Тащи на кухню».

Довольно быстро они все убрали – носилась, конечно, в основном официанточка. Потом она помыла посуду, сняла скатерти со столов, бросила в бак для стирки. «Ригонда» на коротких волнах продолжала играть вдохновляющее. Кир допил вино, снова приступил к ней: «Разрешите пригласить». Девушка согласилась, они затоптались в танце, но она оставалась с ним на пионерском расстоянии. Он зашептал: «Ну что ты щемишься, давай» – и взялся ее привлекать к себе все ближе и ближе. Выдал в пароксизме желания: «Ты же знаешь, кто мой отец, да он для тебя все что хочешь сделает, как сыр в масле будешь кататься!» Девушка оттолкнула его, вырвалась, отпрянула.

– Ты обещала! – с обидой вскричал он.

– Ничего я тебе не обещала! Отвянь!

И тогда, не помня себя от ярости, он заехал ей с правой. Девушка брыкнулась на пол. Он подбежал к ней и, не давая подняться, стал душить обеими руками. Она билась, попыталась лягнуть его, а потом ослабела, замерла.

Кир поднял ее. Она слегка застонала. Он взвалил ее и потащил по дубовой лестнице вверх, в спальни. Зашел со своей ношей в одну – здесь обычно размещали главных гостей. Бросил девчонку на кровать. Она была теплая и дышала.

Он сорвал с нее белый фартук, расстегнул кофточку, стащил лифчик. Начал мять ее маленькую худенькую грудь, приговаривая: «Не хотела похорошему – будет поплохому». Потом стянул юбку, трусики, улегся сверху. Девушка застонала.

Когда все кончилось, очень даже быстро, он стал приводить ее в чувство. План в его воображении выглядел незатейливо: он уговорит ее молчать, пригрозит, может, даст денег. «Ты же знаешь, кто мой отец, – вертелось на языке, – поэтому не вздумай жаловаться и заяву в милицию писать, будет только хуже».

Однако девчонка, как очнулась, сразу закричала: «Ты свинья! Тебе не жить! Я и тебя, и папашу твоего укатаю! Молчать не буду!»

Тогда он от обиды снова вмазал ей. Потом еще и еще. А когда она заткнулась и упала навзничь на кровать, он опять ощутил редкое воодушевление и снова бросился на нее. В