Даже если я упаду - Эбигейл Джонсон

Снова в лесу, я смотрела, как дерутся Джейсон и Кэл, и вдруг прямо передо мной возникает Хит. Я хотела пробраться мимо него, увидеть, что происходит с нашими братьями, или хуже того, пыталась заставить его посмотреть, чтобы мы вместе могли их остановить, но он преграждал путь, пока мне не пришлось толкать его, кричать, чтобы он позволил мне пройти, потому что я слышала, как умирает Кэл…

Моя кожа липкая от пота, когда я встаю с постели, и остается колючей и неприятной даже после быстрого душа.

Хит не сказал мне ни одного резкого слова после нашего поцелуя и моего откровения о посещении Джейсона. Я хотела напомнить ему, что есть вещи гораздо важнее, чем мы двое; то, чего мы не можем позволить себе забыть, хотя на один короткий миг, когда его губы коснулись моих, я забыла.

Но заплатила за это кошмарами, которые вижу до сих пор, стоит только закрыть глаза.

Я застаю маму на кухне и, словно пытаясь загладить вину, тепло улыбаюсь. Пока меня не озадачивает ее внешний вид.

Она все еще в халате.

– Мам?

Она поглядывает на меня через плечо, когда два ломтика хлеба выпрыгивают из тостера.

– Брук, о, хорошо, что ты пришла. – Она выкладывает тосты на поднос, который я только сейчас замечаю, где уже выставлены имбирный эль, подсоленные крекеры и большая пустая миска. – Лору тошнило всю ночь. Я думала, ей станет легче, но она по-прежнему плохо себя чувствует.

– О, мне очень жаль. Я могу остаться дома, побыть с ней, если… если ты справишься сама. – Я пытаюсь не обращать внимания на то, как скручивает живот от нового приступа вины за то, что мне ужасно хочется услышать от нее «да», что позволило бы мне избежать встречи с Джейсоном хотя бы сегодня.

Мама мотает головой, поднимая поднос.

– Папа с ней, но она даже не отпускала меня на кухню. Я не могу ее оставить. – Она останавливается в дверях, и поднос чуть подрагивает в ее руках. – Мне невыносима мысль о том, что Джейсон проведет еще неделю, не повидавшись с теми, кто его любит. – Она поднимает на меня взгляд. – Ты все равно поедешь?

Она не смотрит на меня; думаю, просто боится увидеть выражение моего лица, которое никак не вяжется с теми словами, что от меня ждут.

– Конечно, я все равно поеду.

Ее облегчение плещет через край. Она ставит поднос на стол и подходит ко мне, чтобы поцеловать меня в висок.

– Скажи своему брату, я обещаю, что буду у него на следующей неделе. И еще скажи ему… – Она замолкает, когда сверху доносится звук рвоты, а следом за ним жалобный зов, обращенный к маме.

– Я скажу Джейсону, что ты его любишь. – Я беру поднос и передаю его маме. – Иди.

Я никогда еще не навещала Джейсона в одиночку. Обычно я разговариваю с ним по телефону несколько минут всякий раз, когда он звонит, но мама вечно стоит над душой, стремясь выхватить трубку, поэтому доверительного разговора не получается. Впервые со дня его ареста мне предстоит встретиться с ним один на один – конечно, не считая того, что в комнате будет полно других заключенных, посетителей и тюремных охранников.

Я стараюсь не нервничать, проходя через пропускной пункт, но так дергаюсь, что удивительно, как это не вызывает подозрений. Но никаких каверзных вопросов не задают. И мне кажется, что на этот раз и Джейсона приводят быстрее.

Я встаю, чтобы обнять его, и впервые он не отпрыгивает назад, как дрессированная собака, в ожидании одобрения со стороны охранников. Вместо этого он отпускает меня и занимает свое место. В его широко раскрытых глазах сквозит паника.

– Где мама?

Мама никогда не пропускает визитов. Помню, однажды по дороге в тюрьму мы попали в аварию. Она клялась, что с ней все в порядке и нет необходимости ехать в больницу. Наша машина была на ходу, и мы продолжили путь. Только после посещения Джейсона она призналась, что чувствует боль в левом боку – виновник аварии протаранил именно водительскую дверь. Выяснилось, что у мамы сломана ключица и вывихнуто плечо. Папа пришел в ярость, когда узнал об этом, но мама пережила бы любую личную боль, лишь бы увидеть Джейсона. Только чужая боль смогла удержать ее на этот раз.

Я устраиваюсь напротив него за столом.

– Лору рвало всю ночь и с утра, поэтому мама не смогла ее оставить.

Выражение лица Джейсона меняется – вместо широко раскрытых глаз появляются сдвинутые в тревоге за Лору брови, а потом снова распахиваются глаза, когда он осознает реальность пустующего рядом со мной стула. Мама всегда выступает буфером, когда возникает неловкая ситуация, умело переводит разговор на другую тему, когда я слишком близко подхожу к вопросам, которых лучше не касаться. Но сегодня некому следить за порядком, поддерживая безопасный и нейтральный характер беседы, и мы оба это знаем.

И после того, что произошло вчера между мной и Хитом, я меньше всего настроена на безопасный и нейтральный диалог.

Бывали времена, когда мне не хотелось ехать с мамой, но впервые я чувствую некоторую ответственность за такое нежелание.

Джейсон откидывается на спинку сиденья, отодвигаясь от меня как можно дальше, и нервно дергает коленом под столом, так что стук его каблука по бетонному полу становится неприятным фоном. Он поглядывает на меня настороженно, как будто к моей груди привязана бомба, а палец лежит на детонаторе. Мой сильный, храбрый старший брат никогда не выглядел таким маленьким и испуганным. В любой другой ситуации, глядя на него, я бы подумала, что подхватила какую-то заразу вроде той, что у Лоры. В животе бурлит, как будто его содержимое не собирается задерживаться во мне надолго. Так что я открываю рот, пока еще могу, но вопросы, которые хотела задать – те, что мучают меня по ночам и не дают бодрствовать днем, – отказываются слетать с языка.

– С машиной полный порядок.

Стремительный взгляд Джейсона останавливается на моем лице.

– Да, – продолжаю я, как будто выражение его лица служит приглашением к разговору, а не копирует осторожный, болезненно нерешительный взгляд. Желание стереть с него этот затравленный вид сильнее, чем все остальное, даже намерения узнать правду. – Я уже поднимаюсь на холм по Хэкмен-роуд, ни разу не заглохнув. Неплохо, да?

Белки глаз все еще видны вокруг радужки, но выглядит он так, будто приступ дурноты накроет его раньше, чем меня.

– Здорово. Я знал, что ты справишься.

– Советы, которые ты мне дал, очень помогли. И моя подруга Мэгги покаталась со мной как персональный инструктор. На самом деле я теперь думаю, что предпочитаю водить «механику», а не «автомат».

Джейсон пытается рассмеяться, но смех такой сдавленный, что я невольно морщусь.

Я ловлю себя на том, что вхожу в роль мамы, даже не пытаясь. Я продолжаю светскую беседу, едва вникая в то, что говорю, как и в осторожные ответы Джейсона. Я просто наблюдаю за ним, ожидая, когда его колено успокоится, а плечи опадут и расслабятся, и он уже не будет выглядеть так, будто пытается протиснуться сквозь спинку стула. Больнее всего видеть его глаза. Даже когда мама с нами, они не теряют цепкости и чрезмерной бдительности, так что кажется, будто Джейсон постоянно начеку. Я вижу эти глаза, когда пытаюсь заснуть по ночам, и все, что мне остается, это плакать, думая о нем, таком одиноком в тюремной камере.