Вечная жизнь: новый взгляд. За пределами религии, мистики и науки - Джон Шелби Спонг

Необходимо понять, насколько глубоко образы иудейской религии повлияли на изображенное Иоанном распятие и воскресение. Лишь в Евангелии от Иоанна смерть на кресте ускоряют, перебивая голени другим распятым (Ин. 19:32). Нам говорят, что Иисус был избавлен от этого мучительного опыта, потому что к тому моменту уже умер. Это означало, что знакомый евреям образ агнца Божия, приносимый в жертву в день искупления, Йом-Киппур, теперь можно было отождествить с Иисусом. И тот и другой инициировали спасение. Считалось, что кровь жертвенного агнца, которой омывали золотую крышку Ковчега Завета в «святая святых» храма, искупает людские грехи и тем позволяет людям стать едиными с Богом. Иисус также был принесен в жертву, и Его кровь искупила грехи людей и сделала их приемлемыми для Бога. Так была преображена смерть Иисуса, став не бессмысленной трагедией, а необходимой ценой ради осуществления плана спасения, который мог исполнить лишь Бог. На Йом-Киппур в жертву приносили здорового молодого агнца (эта культура была патриархальной), без единой сломанной кости, и потому Иисуса изобразили молодым мужчиной, физически целым, без перебитых костей. Иоанн описал, как воин без всякой причины бьет копьем по мертвому телу Иисуса, чтобы отождествить Его с пастырем Израиля из Второй книги пророка Захарии[68], которому дали тридцать сребреников, пронзили, как Иисуса, и скорбели о нем, как о первенце. Преступниками в этой книге назывались те, кто покупал и продавал животных в храме. Для Иоанна спасение достигнуто после смерти Иисуса, когда солнце садится на западе, возвещая наступление шаббата. Затем Иоанн помещает Иисуса в гроб для отдыха в шаббат, – для того лишь, чтобы он явился на рассвете в первый день недели, когда шаббат закончился, и новое сотворение началось. По сути дела, у Иоанна Иисус символически проживает ту же жизнь, что и Бог в ходе сотворения.

Меня никогда не привлекало традиционное толкование Евангелия от Иоанна, поскольку оно подразумевало наличие внешнего сверхъестественного вмешивающегося божества, Бога, который сошел с небес, чтобы принести спасение падшему людскому роду. По-моему, верить в боговоплощение в постдарвиновском мире – дикость. Это значит делать вид, как было до времен Дарвина, будто некогда совершенное творение впало в состояние греха и это, в свою очередь, потребовало спасения, которое мог совершить лишь Бог, находящийся за пределами мира. Другими словами, подобное мышление превращает действия Иисуса в божественную спасательную операцию.

В отличие от этого, постдарвиновское мышление предполагает, что человеческая жизнь никогда не была идеальной, следовательно, грехопадения не происходило и спасения не требовалось. Для Дарвина человеческая жизнь находилась в процессе становления. Постдарвинисты разделяли эти взгляды, считая, что человеческая жизнь прославляет себя тем, что живет. Традиционное толкование Евангелия от Иоанна не обращается к реальности человечества. Однако читать это Евангелие можно и по-другому – например, глазами мистика или сквозь призму мистицизма. И тогда оно становится ярким и мощным повествованием о божественном потенциале, присутствующем во всем, что есть в жизни. Если традиционный способ прочтения Евангелия от Иоанна давно утратил для меня привлекательность, мистическое его истолкование предлагает совершенно новый взгляд и на Бога, и на Иисуса. Хотя вывод мистиков и вывод ортодоксального христианства могут показаться одинаковыми – то есть в обоих случаях Бог отождествляется с Иисусом, – путь, которым они приходят к этому выводу, и смысл, найденный в нем для всего живого, кардинально различаются.

Глядя сквозь призму мистицизма, я вижу в Евангелии от Иоанна историю жизни не божества, вторгшегося в мир, а человека по имени Иисус из Назарета. Однако в Евангелии этот Иисус наделен таким глубоким и свободным самосознанием, что для Него обычные человеческие барьеры исчезают: Иоанн изображает Его поддерживающим отношения с неизвестным божеством. Иисус не поглощен этим божеством, а скорее наполнен и жив им. Для Иоанна Иисус – жизнь, посредством которой слышен голос Бога, сущее, посредством которой основа сущего воспринимается в настоящем. Бог не входит извне в человека Иисуса, что произошло, по мнению Марка, при крещении, а по мнению Матфея и Луки – в момент зачатия. В Евангелии от Иоанна скорее показано изначальное и неразделимое единство, результат которого не делает Иисуса чем-то большим, нежели человек, зато Он становится человеком в полной мере и при этом полностью единым со всем, что есть Бог. Вот почему Иисус у Иоанна может отождествить себя с Богом. Когда Филипп, один из учеников Иисуса, в Евангелии от Иоанна просит его: «Покажи нам Отца», Иисус отвечает: если Филипп видел его, Иисуса, значит, он видел Отца, ибо «Я в Отце и Отец во Мне» (Ин. 14:8-10). В понимании Иоанна Иисус приглашает учеников прийти к нему, как он пришел к Богу. При этом они познают единство, наблюдающееся во всей Вселенной (Ин. 14:20). В этом же Евангелии Иисус утверждает, что слова, которые он произносит, – не его слова, а Бога (Ин. 14:24). Такие речи могли быть не чем иным, как проявлениями мании величия, но я так не думаю. Мне они представляются словами нового человека, который уже не считает Бога внешним сверхъестественным божеством, а видит его частью самого себя. Если осознать, что теистическое понимание Бога символизирует поиск человеком защищенности, становится ясно, что этому поиску не будет конца, поскольку такого Бога не существует. Нам не достичь зрелости, пока мы не откажемся от этой замены родителя и не распрощаемся с мыслями о нем. Иисус для Бога – не то же самое, что Кларк Кент для Супермена. Иисус был человеком, который проживал жизнь во всей ее полноте, и в этой жизни поток любви не знал помех и преград, а сам он был настолько отважным сущим в настоящем, что оставался открытым для высшей основы всего сущего. Он перешел от самосознания к вселенскому сознанию, которое приводит нас в состояние глубокого единства со всем, что есть в мире. Он стал един с Богом.

Читая это Евангелие далее, мы встречаем ряд высказываний, известных под общим названием «Я есмь». «Я есмь» – имя Бога, явленное Моисею в рассказе о горящем терновом кусте в еврейских писаниях (Исх. 3:14). Формулу «Я есмь» автор Евангелия от Иоанна вновь и вновь вкладывает в уста Иисуса. «Я есмь хлеб жизни», – говорит Иисус (Ин. 6:35). Значат ли эти слова, что в Иисусе есть нечто, способное утолить наш самый острый голод и стремление к Богу? У Иоанна Иисус говорит: «Я есмь лоза, а вы ветви» (Ин. 15:5). Значит ли это, что последователи Иисуса обретут в Нем открытость всему миру и единство, и Он будет питать их жизнь так же, как лоза питает свои ветви жизненной силой? Ему приходится сказать: «Я есмь пастырь добрый» (Ин. 10:11). Значит ли это, что Он способен любить свою паству сильнее, чем любит себя? В Его уста вкладывают слова: «Я есмь путь и истина и жизнь», которые Он далее называет единственной дорогой к Богу (Ин. 14:6). Значит ли это, что в Его жизни открывается дверь, чего прежде не случалось никогда, – к трансцендентности, к жизни, к сущему? Все это образует единственный путь к Богу.