Чикаго - Аля Аль-Асуани

Ровно в полседьмого утра, когда доктор Карам входит в вестибюль больницы, приветствует уборщиков, уставших после работы, обменивается шутками с чернокожей лифтершей, улыбается привычной успокаивающей улыбкой, отвечая на нервные вопросы родственников больных, когда снимает костюм и надевает халат, когда чистит руки, пальцы и ногти щеточкой и дезинфицирующей жидкостью, когда неподвижно стоит перед медсестрой, которая одевает на него халат, когда он вытягивает руки, чтобы она надела на них перчатки, — тогда Карам Дос из обычного, ничем не примечательного обывателя превращается в легенду, в эпического героя. Он становится независимым, гордым, непобедимым человеком, по воле которого совершается все вокруг. Это про него сказано: «Настоящий хирург — тот, у кого львиное сердце, орлиный глаз и руки пианиста».

В операционной прохладно. Белоснежные простыни на животе больного, ожидающего под наркозом своей участи, громкое дыхание в трубку и отчетливо раздающиеся через аппарат удары сердца — все это вызывает трепет. Рабочая группа состоит из медсестер, анестезиолога и ассистирующих хирургов. Доктор Карам здоровается с ними, шутит. Чтобы снять напряжение, они преувеличенно громко смеются. Карам внимательно и строго следит за тем, как они работают, как дирижер оркестра, отсчитывающий про себя ритм и ждущий момента, когда ему нужно будет вступить. Но вместе с тем он смотрит на них с лаской. Настает момент, и доктор Карам тянется к лежащему перед ним скальпелю, как будто собираясь перерезать стартовую ленточку.

Его рука со скальпелем движется вправо и влево, а затем Карам направляет его на больного, к коже которого несколько раз осторожно прикасается, словно пробуя. Вдруг скальпель устремляется вниз, и лезвие одним движением входит глубоко в плоть. Идет кровь, руки ассистентов хватаются за бинты. Доктор Карам работает спокойно, уверенно и так сосредоточенно, что первым обращает внимание анестезиолога на едва заметное посинение на лице больного и на десять секунд раньше ассистентов замечает мельчайшую капельку крови.

Операция проходит в строгом порядке: извлекают сердце, больного переводят на аппарат искусственного дыхания, доктор Карам производит замену разрушенных сосудов на новые, взятые из ноги, проверяет, аккуратно их пересаживает и наконец запускает ток крови по сердцу, которое он сам излечил. Операция длится несколько часов, и все это время его руки не перестают работать. Взгляды ассистентов постоянно устремлены на него в ожидании указания, которое тотчас выполняется. Очень многое они понимают без слов, научившись за годы считывать информацию по его лицу под маской. Если он работает без слов, значит, все идет как надо. Если его рука останавливается, это означает: что-то идет не по плану. Тогда в комнате раздается его хриплый голос, как команда капитана на тонущем судне: «Еще надрез», «Поднять давление», «Мне нужно время», и на его приказы тотчас реагируют. Он талантливый и опытный хирург, несущий ответственность за то, чтобы вернуть больного под наркозом к жизни. Сейчас в его пальцах, которые не перестают двигаться, — судьба всей семьи пациента.

Карам Дос действительно был великим хирургом. И, как у всех великих людей, у него были свои странности. Например, он всегда снимал нижнее белье и надевал операционный халат прямо на голое тело. Только тогда он чувствовал свободу, мог ясно думать и предельно концентрироваться. С тех пор, как десять лет назад он возглавил операционную группу, свои операции он проводил под пение Умм Кальсум, чей голос раздавался в операционной через динамик, по его просьбе протянутый от магнитофона, находящегося за стенкой. Все уже привыкли к тому, что на записи слушатели аплодировали и кричали, чтобы Умм Кальсум спела на бис «Ты моя жизнь» или «Далеко от тебя», или приходили в экстаз, когда Мухаммед Абду исполнял несравненное соло на цитре. Доктор Карам подпевал вполголоса, зашивая артерию, надрезая скальпелем кожу или мышцу или расширяя оперируемый участок. Он утверждал, что голос Умм Кальсум помогает ему сохранять спокойствие во время работы. Удивительно, что и американские коллеги стали вслушиваться в пение Умм Кальсум, а может, просто притворялись, чтобы только доктор оставался доволен.

Два года назад в их команду включили нового ассистента по имени Джек. Как только доктор Карам его увидел, то по опыту общения с американцами понял: это человек нервный. И вскоре между ними возникла взаимная молчаливая ненависть, стали случаться немые ссоры. Джек никогда не смеялся над шутками доктора Карама и долго смотрел на него холодным изучающим взглядом, граничащим с оскорблением. Указания доктора он исполнял нехотя, намеренно медленно, как будто хотел сказать: «Да, я работаю под вашим начальством. Я простой ассистент, а вы великий хирург, но не забывайте, что я белый американец, и это моя страна, а вы — цветной, араб из Африки, которому мы дали образование и из которого сделали цивилизованного человека».

Доктор Карам игнорировал провокации Джека и старался поддерживать с ним официальные отношения, держась нейтрально. Однажды за несколько минут до операции, когда он уже дезинфицировал руки, к нему вошел Джек. Он встал перед ним, скомкано поздоровался и сказал, сбиваясь от волнения и злобы:

— Профессор Карам… Я попрошу вас перестать включать эти печальные египетские песни во время операции, потому что они мешают мне работать!

Карам ничего не ответил, продолжая обрабатывать руки. Когда он повернулся к Джеку с поднятыми вверх руками, то был бледен от злости как коптский священник, изгоняющий нечестивца из храма.

— Слушай, парень, — спокойно сказал он. — Тридцать лет я работал на пределе своих возможностей, чтобы заслужить право слушать в операционной то, что я хочу.

Он сделал несколько красноречивых шагов вперед, толкнул ногой дверь в операционную, и, скрываясь за ней, бросил:

— Если хочешь, можешь идти работать к другому хирургу!

В жизни Карама Доса не было ничего, кроме хирургии. Для него это было и работой, и увлечением, за что американцы прозвали его трудоголиком. Даже со своими немногочисленными друзьями он виделся редко. Единственное, что могло его увлечь, помимо хирургии, — несколько стаканов виски и хорошая книга. Ему было за шестьдесят, а он все еще не был женат, потому что попросту не нашел для этого времени. Его работа оказалась несовместимой с любовными отношениями.

Когда студенты жаловались на усталость, он рассказывал им о красавице-итальянке, которую повстречал двадцать лет назад. Какое-то время он ухаживал за ней, и их отношения постепенно развивались. Но случалось так, что каждый раз, когда они собирались переспать, его вызывали на срочную операцию. В конце концов наступил долгожданный вечер: Карам пришел к ней, они поужинали, выпили, сбросили одежду и занялись любовью. Неожиданно сработал вызов, пейджер издал жужжание. Карам вскочил прямо с нее, наспех оделся и начал извиняться, пытаясь объяснить, что прийти на помощь человеку, который в нем нуждается, — его долг. Однако в ответ он получил полный набор итальянских ругательств в свой адрес и своих родителей. От злости женщина потеряла рассудок, набросившись на него, как разъяренная тигрица. Он был вынужден спасаться бегством, а она швыряла в него все, что попадалось под руку. Рассказывая этот случай, доктор Карам смеялся от всей души, однако лицо его быстро принимало серьезное выражение, и он давал молодым хирургам следующий совет: