Шпион из Калькутты. Амалия и генералиссимус - Мастер Чэнь

— Тони, дорогой, люди из Шанхайского легиона не общались с бандитами, как я помню — была там, играла на саксофоне, что-то знаю.

— Милый медвежоночек, а сколько людей в легионе говорит на языке? Меня, как новичка, послали делать самую грязную и сложную работу.

— Амалия уже выяснила, что ты, оказывается, тоже был шпионом. Ну, это придает тебе шарма…

— И вот достойные представители Зеленой банды за рюмкой рисовой водки мне сказали, между прочих разговоров, что есть такой человек — Гу Шуньчжан — бывший их убийца, который то ли внедрился в ряды коммунистов, то ли был ими нанят, в общем, переметнулся к красным. И теперь они за него больше не отвечают. Ну, обычная наша работа — вести такие разговоры. А я должен вам сказать, что самого страшного — 12 апреля — гражданин Чан Кайши в Шанхае тогда еще не устроил, он только готовился отправиться в Северный поход — так что в Шанхае было еще хорошо и красным, и Зеленой банде, всем как-то находилось место. Так вот, этот Гу, объяснял мне гражданин бандит, сгинул — говорят, что уехал во Владивосток, а это красная Россия, к вашему сведению. Ну, что ж, сгинул — и ладно. То был, если вспомнить, 1926 год. Много тогда было таких историй…

Тони попытался сесть поудобнее — нога его все-таки беспокоила, задумчиво посмотрел в сторону бара, потом мрачно перевел взгляд на Магду и решительно покачал головой.

— И вот, дорогие дамы, прошло пять лет, Китай для меня позади, я сижу всего-то на прошлой неделе вон за тем столиком, с несчастным нетрезвым Таунсендом, и он мне рассказывает — что? Ну, всякие шпионские истории. И в том числе о человеке, который в китайской компартии стал главным исполнителем кровавых дел. Главным по красному террору в тех городах, которые постепенно прибирал к рукам Чан Кайши, битва за битвой, осада за осадой, война без конца. Главным коммунистическим убийцей в борьбе красных с Гоминьданом. И это, начинаю я понимать, — тот самый Гу! Был зеленый, стал красный. Слышали бы вы, как Таунсенд его описывал. С придыханием. Мастер обмана и переодеваний, красноречивый плейбой, настоящий хамелеон… Мало того, он получил задание — убить Чан Кайши. А если Гу берется за дело, то будьте уверены — шанс есть. И тогда тайная служба Чан Кайши начала операцию по его захвату. Для китайской полиции китайцы, как вы понимаете, вовсе не на одно лицо. Его искали сотни агентов, трясли всех своих осведомителей — и все зря. Хамелеон, он и есть хамелеон.

Тони горестно покачал головой.

— Тут я пытался перебить Таунсенда, приврать ему, что я чуть не лично встречался с Гу, когда он даже еще не был красным. И представьте, Таунсенд меня не слушал и говорить мне не дал.

— Жаль, что его уже нет с нами, — сказала Магда. — Мог бы многому научить.

— Ты уже раза два поучилась, моя любовь, вот не перебивала бы меня, когда я пытался вспомнить — где я видел этого, с тонкими ногами? Может, все пошло бы по-другому. Но Таунсенд тогда, с профессиональной завистью, рассказывал, что подонок Чан Кайши — точнее, его мастер тайных дел Дай Ли — вдобавок ко всему заслал куда-то в красное подполье гениального агента. Бросил одного хамелеона против другого. Одиночку. Настоящую легенду, человека, которого и опознать-то нельзя — никаких особых примет, а как он умеет сливаться с обстановкой, исчезать в толпе, менять имена, работать совершенно самостоятельно!.. В общем, тайный китайский гений. Который нырнул вслед за Гу в темные воды китайского подпольного мира агентов и бандитов, и! И вот представьте себе сцену: апрель, то есть какие-то несколько недель назад, центр города Ханькоу, некий клоун день за днем показывает фокусы на крыше универмага Sincere, это как бы садик над городом, покупатели его очень любят. Я там бывал… Да, да. Продолжаю. Клоун с раскрашенным лицом, более того — одетый и загримированный иностранцем с большим носом и усами. К нему давно привыкли клиенты универмага и их дети. И вот этого клоуна аккуратно окружают полицейские со всех сторон — здравствуйте, господин Гу! И началось, и началось…

Если бы я была на скачках, то стала бы аплодировать. Я уже знала, как мой подопечный «сливается с обстановкой» — входит, берет в руки швабру и моет церковь, и даже сам отец Эдвард далеко не сразу задается вопросом: а кто это вообще такой и что тут делает? Вот, значит, где он применял эти свои таланты.

— И началось попросту нечто, — продолжал — Тони — а именно, тотальный разгром китайской компартии во всех городах. Провал всех явок и штаб-квартир. Конец Коминтерна в Китае. Взяли и уничтожили все и всех — кроме тех красных, которые сидели в Цзянси в сельской местности и превращали ее в освобожденный, понимаете ли, район. Во главе с неким товарищем Мао, он же… не помню. Гу сдал всех. Но это нашего общего друга Таунсенда волновало не в такой степени. Он сокрушался о другом. «Однажды я получаю сообщение, — рассказывает мне Таунсенд, — что этот великий китайский агент-невидимка послан из Нанкина с одним пустяковым делом сюда, к нам, в эту дыру! И вот он уже здесь, я селю его в отеле, и очень хочу сесть с ним вечером за столик и… и тут хоп! У него какие-то неприятности, он исчезает без следа. И тогда неприятности начинаются уже у меня — получаю телеграммы: найти чертова сына! Помочь посланному за ним второму человеку из Нанкина! Да я бы нашел, чтобы просто на него еще раз взглянуть, на этого гения, но…» Как вам история, дамы?

— Ничего себе, — сказала Магда. — Ну и история. Ну и страна. И ты молчал.

— Я был отвлечен. То перестрелки, то тюрьмы… Жизнь, полная опасностей. А потом, еще надо было сообразить, о ком речь. Таунсенд был тогда — как и всегда — несколько под влиянием напитков. Его вообще уже невозможно было понять. Послушать, так тот агент как бы раздвоился. То прибыл сюда прямо из Нанкина, то через Коломбо. То он попутно прославился в Кандагаре или Кабуле, что уже вообще невероятно. А Таунсенд сидит и бубнит: «Он не выходит на связь». Какая тут, к черту, связь?

— Ханькоу, — сказала я. — Полковник Херберт и Магда, вспомните, мы где-то видели название этого города.

Тони, похоже, ждал именно этой реплики.

— Что же тут вспоминать, мадам де Соза? Та самая приписка — из стихов, «написанных еще в Китае». Ханькоу, апрель. Ах, как мы живем…

— Боже ты мой! — сказал Магда. — Он там отлавливал убийцу, а сам писал… про коричные деревья. Какой мужчина, не правда ли, моя дорогая?

Дальше был пудинг из тапиоки с кусочками фруктов. И Тони, наконец, внял моим призывам рассказать хоть что-то из его свежих литературных изысканий:

— Но раз у нас сегодня день великих биографий, то послушайте о. моей находке. Мне с самого начала пришла в голову мысль: вам нужны данные насчет поэта Дай Фэя? Так почему просто не написать в газету, которая его печатает. Сделать запрос восторженного читателя. Я же у них купил несколько последних номеров со стихами, так почему теперь не спросить про их автора? И представьте, сегодня пришел ответ.

— Биография, полковник Херберт?

— Биография поэта, мадам Амалия. Только поэта. Итак, «уважаемый профессор Хэ…»

— Что такое, Тони? Тебе мало быть полковником? Это уже жадность.