Пурпурные реки - Жан-Кристоф Гранже

– Мрак, – прошептала женщина. – Сестра Андре дала обет жить во мраке. Вот уже четырнадцать лет, как мы не видели ее лица. Боюсь, теперь она уже совсем ослепла.

Они вышли из здания. Последние солнечные лучи догорали за массивными базиликами. Во дворе хозяйничал свежий ветер. Они подошли к церкви с нарядными башнями и свернули за угол. Карим увидел маленькую деревянную дверь. Сестра порылась в кармане, и он услышал звяканье ключей.

Монахиня приоткрыла дверь и ушла, оставив сыщика одного. Тьма в церкви казалась обитаемой, заполненной влажными запахами, колеблющимися огоньками свечей, шероховатостью старого камня. Сыщик шагнул вперед и поднял голову, но не смог определить на взгляд высоту сводов. Слабые отсветы витражных окон тонули в наступавших сумерках; огоньки горевших свечей, таких крошечных в необъятной пустоте церкви, казалось, застыли от холода...

В душе Карима пробудились смутные воспоминания детства. Несмотря на арабское происхождение, он все-таки подсознательно проникся духом католицизма. По средам в середине дня в их приюте смотрели телевизор, но перед фильмом детям обязательно давали уроки катехизиса. Мучения на крестном пути. Безграничная доброта Христа. Раздача хлебов. И прочая муть... Неожиданно Карим ощутил тоску по прошлому и непривычное, благодарное чувство к своим воспитателям. Но он тотчас устыдился и одернул себя: нечего распускать нюни, что было, то прошло. Он из тех, кто живет сегодняшним днем. Одной минутой. По крайней мере, ему нравилось воображать себя именно таким – крутым парнем без всяких дурацких комплексов.

Он пошел вдоль нефа. В нишах за деревянными решетками смутно виднелись темные драпировки и мраморные надгробия, поблескивали золотом картины. Здесь едко пахло пылью. Внезапно Карим вздрогнул: из одной ниши донесся шорох. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы различить тень в тени – и разжать руку, инстинктивно схватившуюся за пистолет.

В глубине ниши, застыв, как изваяние, стояла сестра Андре.

Она стояла, опустив голову; монашеский убор полностью скрывал ее голову и плечи. Карим понял, что не увидит ее лица, и вдруг его осенило: наверное, эта женщина и есть мать умершего ребенка. Быть может, у обоих на лице имелась какая-то отметина, особенность, позволявшая установить фамильное сходство. Эта мысль так захватила сыщика, что он не расслышал первые слова женщины.

– Что вы сказали? – в растерянности промямлил он.

– Я спросила, зачем вы пришли.

Голос был глубокий и мягкий, как звук виолончели.

– Сестра, я из полиции. Я хочу говорить с вами о мальчике по имени Жюд.

Темное покрывало не всколыхнулось, не дрогнуло.

– Четырнадцать лет назад вы похитили или уничтожили все фотографии, на которых был снят маленький Жюд Итэро. Это произошло в Сарзаке. А в Каоре вы с той же целью подкупили фотографа. Вы обманывали детей. Вы устраивали пожары, воровали. И все это ради того, чтобы убрать с фотографий одно детское лицо. Зачем вы это делали?

Монахиня по-прежнему стояла недвижно, как статуя. Казалось, под черной вуалью была только пустота.

– Я выполняла приказания, – наконец произнесла она.

– Чьи?

– Матери ребенка.

Карима даже передернуло от досады. Он знал, что эта женщина говорит правду. Не прошло и минуты, как его замечательная гипотеза «монахиня-мать-сын» рассыпалась в прах.

Сестра Андре отворила дверцу в деревянной решетке, отделявшей ее от Карима, и твердой поступью прошла к соломенным стульям центрального нефа. Там она преклонила колени на молельной скамеечке у колонны и опустила голову. Карим сел на стул в соседнем ряду, лицом к ней. Воздух был насыщен запахами горящего воска и ладана.

– Я слушаю вас, – сказал он, вглядываясь в темное покрывало на месте лица.

– Она пришла однажды, воскресным вечером; это было в июне восемьдесят второго года.

– Вы прежде были знакомы?

– Нет. Мы впервые встретились в этой церкви. Я так и не видела ее лица. Она не назвала мне своего имени и ничего о себе не сообщила. Просто сказала, что нуждается в моей помощи. В одном необычном деле... Она хотела, чтобы я уничтожила все школьные фотографии ее ребенка, чтобы исчезли все изображения его лица.

– Зачем ей это понадобилось?

– Она была безумна.

– Ну что вы такое говорите, сестра! Найдите другое объяснение.

– Она утверждала, что ее дитя преследуют демоны.

– Демоны?

– Да, она выразилась именно так. Она говорила, что они хотят украсть его лицо...

– Других причин она не называла?

– Нет. Только твердила, что сын ее проклят. Что его лицо – доказательство, отражение козней сатаны. Еще она сказала, что в течение двух лет ей удавалось избегать несчастья, но теперь оно снова настигло их, и демоны опять бродят вокруг. Повторяю вам: это был бессмысленный бред. Женщина просто сошла с ума.

Карим жадно слушал сестру Андре. Он не понимал, что мать ребенка имела в виду под «доказательством», но одно было совершенно ясно:

Двухлетняя отсрочка, о которой она говорила, – это годы, прожитые в Сарзаке, в условиях строжайшего инкогнито. Откуда же они явились туда – мать и сын?

– Если мальчика в самом деле преследовали какие-то опасные существа, то почему мать поручила эту тайную миссию монахине, которая легко обращает на себя внимание?

Женщина не ответила.

– Прошу вас, скажите правду, сестра! – прошептал Карим.

– Она говорила, что испробовала все для спасения своего ребенка, но демоны оказались сильнее ее. И тогда осталось это последнее средство – уничтожить его лицо, чтобы изгнать демонов.

– Как это?

– По ее словам, только монахиня могла раздобыть снимки, сжечь их и тем самым победить дьявола. Таким образом я избавила бы от опасности лицо ее сына.

– Сестра, я ничего не понимаю.

– Говорю вам, эта женщина была безумна.

– Но почему именно вы? Господи боже, ведь ваш монастырь находится в двухстах километрах от Сарзака!

Женщина долго молчала. Потом ответила:

– Она искала меня. Она выбрала меня.

– С какой стати?

– Я не всегда была кармелиткой. В те времена, когда я еще не ведала о своем призвании, у меня была семья. Я ушла в монастырь, покинув мужа и маленького сына. Эта женщина думала, что именно по этой причине я не останусь глуха к ее мольбам. И она оказалась права.

Карим пристально вглядывался в темноту под покрывалом. Он продолжал настаивать:

– Сестра, вы не все мне сказали. Если вы думали, что женщина безумна, то зачем подчинились ей? Зачем проделали такой длинный путь ради нескольких снимков, обманывали, крали, сжигали?