Пурпурные реки - Жан-Кристоф Гранже

– Из-за ребенка. Несмотря на безумие матери, несмотря на ее бредовые речи, я... я чувствовала, что ему и впрямь грозит какая-то серьезная опасность. И что единственное средство помочь ему – это выполнить приказ его матери. Хотя бы для того, чтобы унять ее безумный страх.

У Карима пересохло в горле, по телу снова пробежала дрожь. Придвинувшись к монахине, он постарался спросить как можно мягче:

– Расскажите об этой женщине. Как она выглядела?

– Очень высокая, не меньше метра восьмидесяти ростом, могучего сложения, с широкими мужскими плечами. Я ни разу не видела ее лица, но запомнила волосы – густые, черные, волнистые, настоящая грива. И она всегда была в черном, в каком-нибудь свитере из хлопка или шерсти.

– А отец мальчика? Она не упоминала о нем?

– Нет, никогда.

Карим оперся о скамеечку и наклонился к монахине.

Женщина инстинктивно отшатнулась.

– Сколько раз она приходила? – спросил он.

– Четыре или пять. Всегда по воскресеньям. С утра. Она составила список имен и адресов – фотографа, семей, где могли храниться фотографии. В будние дни я ездила и собирала их. Разыскивала семьи. Одних обманывала, у других брала тайком. Подкупила фотографа – деньгами, которые она мне дала.

– И вы отдавали ей эти снимки?

– Нет. Я уже сказала: она требовала, чтобы я их сжигала своими руками. Она только зачеркивала имена в списке. И когда все они были вычеркнуты, я почувствовала, что у нее будто камень с души свалился. Она исчезла, и больше я ее не видела. А я выбрала себе в удел тьму и уединение. Один лишь Господь лицезреет меня. С тех пор я каждый день молюсь за этого мальчика. Я...

Внезапно она осеклась, словно ей пришло в голову нечто ужасное:

– Почему вы здесь? Зачем эти расспросы? Господи, неужели Жюд...

Карим встал. Удушливый запах ладана жег ему горло. Он вдруг услышал собственное громкое, тяжелое дыхание. С трудом проглотив слюну, он устремил взгляд на сестру Андре.

– Вы сделали то, что считали своим долгом, – глухо промолвил он. – Но это не помогло. Через месяц мальчик умер. Я не знаю, как и почему. Но его мать была не так уж безумна. А вчера вечером в Сарзаке кто-то осквернил его могилу. И теперь я почти уверен, что виновные – те самые демоны, которых боялась его мать. Эта женщина жила в кошмаре вечного страха. И теперь тот же кошмар возродился вновь.

Монахиня простонала, не поднимая головы. Черно-белые крылья ее убора всколыхнулись от рыданий. Карим продолжал говорить; его голос звучал все громче и увереннее. Он уже не знал, к кому обращается – к ней, к себе самому или к умершему мальчику...

– Сестра, я всего лишь молодой неопытный сыщик, да к тому же бывший вор. Я расследую это дело один и вслепую. Но те мерзавцы, которые залезли в склеп, еще не знают, что их ждет. – И он судорожно вцепился в спинку стула. – Потому что я дал клятву мертвому малышу, ясно вам? Потому что сам я никто и ниоткуда, и ничто меня не остановит. Потому что это мое дело, и я, кровь из носу, доведу его до конца. До конца, ясно вам?

Полицейский нагнулся. Он почувствовал, как соломенная спинка скамьи затрещала под его пальцами.

– И вы должны мне в этом помочь, сестра. Вспомните хоть какую-нибудь деталь, что угодно, лишь бы мне напасть на след матери Жюда.

Но монахиня покачала низко склоненной головой:

– Я больше ничего не знаю.

– Ну подумайте! Как я могу найти эту женщину? Куда она уехала из Сарзака? Где жила раньше? Дайте мне любую зацепку, чтобы я мог продолжать поиски!

Сестра Андре всхлипнула.

– Я... Мне кажется, она приезжала сюда вместе с ним.

– С кем – с ним?

– С ребенком.

– И вы его видели?

– Нет. Она оставляла его в городе, в парке аттракционов, рядом с вокзалом. Парк существует до сих пор, но я там не бывала, я всегда боялась этих... циркачей. Может, кто-нибудь из них вспомнит мальчика... Это все, что я знаю.

– Спасибо вам, сестра!

Карим опрометью выбежал из церкви. Его кованые ботинки звонко простучали по каменным плитам паперти. Задохнувшись ледяным воздухом, он остановился на ступенях – прямой, высокий, тонкий, как громоотвод – и поднял глаза к небу. Его губы, искривленные гримасой горького недоумения, чуть слышно шептали:

– Твою мать, во что же это я влип? Во что?

Парк аттракционов тянулся вдоль железной дороги, на окраине городка. Уже смеркалось, и павильоны тщетно сверкали яркими огнями, гремели музыкой – ни одному зеваке, ни одной семье и в голову бы не пришло наведаться сюда в понедельник вечером. Вдали шумело море, мерно разевая белозубую пасть с каждым ударом темной волны.

Карим подъехал ближе. Колесо обозрения медленно вращалось в темноте, посверкивая разноцветными лампочками, половина которых нервно мигала, словно от скачков напряжения. Многие аттракционы – лотерея, тир и прочие убогие забавы – уже не работали и были прикрыты брезентом, громко хлопавшим на ветру. Абдуф и сам не знал, что наводило на него большую тоску – церковь или эта унылая ярмарка развлечений.

Он начал опрашивать хозяев аттракционов, сам не веря в удачу. При имени Жюд Итэро и дате – июль 1982 года – на лицах людей ничего не отражалось. Одни просто бурчали: «Нет», другие насмешливо бросали: «Четырнадцать лет назад? Ишь чего захотел!» Карима охватило глубокое отчаяние. Действительно, кто может помнить такое? И сколько раз Жюд приходил сюда – если вообще приходил? Три, четыре, ну, от силы пять!

Молодой араб из чистого упрямства решил все же обойти парк до конца, убеждая себя, что малыш мог увлечься каким-нибудь одним аттракционом или подружиться с кем-нибудь из здешнего люда.

Однако экспедиция окончилась неудачей. Сыщик уже собрался сесть в машину, как вдруг заметил на самом краю пустыря маленький цирк-шапито. В сотый раз сказав себе, что в интересах следствия нельзя упускать никаких мелочей, он устало побрел к брезентовому шатру. Это был, конечно, не настоящий цирк, а временное сооружение, где показывали, верно, пару-тройку простеньких номеров. Над входом висело полотнище, на котором затейливыми буквами было выведено: «Братья Бразеро». Ишь ты, целое семейство! Карим приподнял портьеру, заменявшую дверь, вошел и замер на месте.

Внутри его ждало неожиданное ослепительное зрелище. Длинные языки пламени. Глухой треск огня. Запах бензина и гари. На короткий миг лейтенанту почудилось, будто перед ним какая-то фантастическая машина, сплетенная из огня и мускулов, факелов и людских торсов, блестящих от пота и бензина. Потом он осознал, что видит нечто вроде танца извергателей огня. Обнаженные до пояса мужчины, встав в круг, поочередно или вместе выдыхали огонь, воспламенявший их факелы. Они менялись местами, вскакивали друг другу на спины, извергали все новые и новые языки пламени, и это напоминало какое-то зловещее колдовское действо. Полицейский невольно вспомнил о демонах, якобы преследовавших мать Жюда: похоже, что все обстоятельства этого долгого кошмара создавали атмосферу гнетущего потустороннего ужаса. «Каждое преступление – атомное ядро», – так говорил тот ненормальный сыщик с короткой стрижкой.