Девятый час - Элис Макдермот

От поместья пользы (говорила сестра Люси) больше, чем могла бы принести в одиночку любая сестра, посещая дома бедняков.

Своего рода мирское честолюбие, думала сестра Иллюмината. Оно хорошо идет к мужеподобному лицу сестры Люси. И тут же мысленно помолилась о прощении за злые мысли.

Сейчас не время, говорила сестра Люси, тревожить дам из комитета вспоможения или возбуждать в округе пересуды, вышвырнув на улицу вдову, которая вот уже почти двадцать лет известна как монастырская прачка.

Сестра Иллюмината подняла взгляд от электрических звездочек, отражавшихся в полированной поверхности обеденного стола. Она чувствовала застарелую ноющую боль в легких. И в распухших коленях. Старая монахиня знала, что настанет время (возможно, уже скоро), когда она не сможет спускаться в подвал и подниматься обратно. Она прекрасно сознавала: без помощи Энни ей не управиться и с половиной дел, тех самых дел, которые во благо монастырю. Если Энни прогонят, на ее место, несомненно, назначат монахиню помоложе или, возможно, даже наймут в помощь другую нуждающуюся вдову из округи. И тогда станет известно, сколько долгих часов сестра Иллюмината порой просто дремлет на своем высоком табурете у гладильной доски – под снисходительной улыбкой доброй Энни. А поскольку никакую больше пользу сестра Иллюмината приносить не может, ее каждое утро будут отводить в вестибюль конторского здания, или на продуваемый пятачок у спуска в подземку, или ко входу в универмаг и ставить ей на колени плетеную корзинку для сбора милостыни. Палка, на которую она теперь опирается, станет лишь дополнительной приманкой.

– Если сестра Иллюмината согласится ее оставить.

Все взгляды устремились на нее.

Понимая, что ее застали врасплох, сестра лишь кивнула с серьезным видом.

– Тогда предлагаю ее оставить, – постановила сестра Люси. – Вне зависимости от того, исправится она или нет.

Наконец в залу позвали Энни. Она стояла с прямой спиной, скрестив перед собой руки. Ее ответом стало «нет».

Снова свет собора, свет раскрашенных церковных открыток лег из высоких окон на плечи девушки и ее склоненную голову. Салли пристроилась на полу, опираясь на колени монахини. Служба девятого часа только что закончилась. Салли теперь приходила навестить сестру Иллюминату лишь в отсутствие матери (когда та отправлялась за покупками), они продолжали говорить о монастыре, точно правда о том, чем занималась в эти часы мать, не могла окончательно нарушить их уклад, поколебать их твердолобую невинность.

Существует голод, сказала девушке сестра Иллюмината.

«Голод по утешению» – так вспоминала эти слова наша мать.

Но словарный запас старой монахини в делах тела и плоти и того, что происходит между мужчиной и женщиной, был весьма ограничен. Как и ее собственный опыт.

Она положила руку на голову девушки. Наклонилась так близко к знакомым, душистым волосам, насколько позволял накрахмаленный чепец.

– Мы можем помолиться о душе твоей матери, – сказала она. – Можем трудиться ради спасения ее души, как делаем это ради душ в чистилище. – Она помолчала, испытывая умиротворение от понятных ей слов. – Ты можешь взять на себя какую-то работу. Нечто, что ты могла бы предложить Богу от имени своей матери.

– Мне не нравится ухаживать за больными, сестра, – сказала Салли. Упрямо сказала. – У меня плохо получается.

– Не обязательно ухаживать, – откликнулась сестра Иллюмината. – Это не обязательно должна быть религиозная жизнь.

Прислонясь к ее коленям, Салли смотрела с настороженностью. Сестра ощущала нетерпение в юном теле девушки. Сгусток энергии, таившейся в нем с самого детства, – только сейчас сестра подумала, что мнение сестры Люси, мол, замужняя жизнь послужит Салли якорем, было правильным.

– Ты могла бы просто делать что-то хорошее от имени матери, – сказала она. – Пока твоя мать не будет готова сделать что-то ради себя самой.

Салли прищурилась, словно желая лучше увидеть то, о чем говорит сестра. Ее милое простое лицо уже было не таким детским. Сегодня россыпь блекнущих веснушек скрывалась под пудрой. И что-то розовое различалось на обветренных губах. Мистер Тирни нашел ей работку в чайной при отеле, три смены в неделю по несколько часов. Сестра Иллюмината решила, что использование косметики положило конец мечтам девушки о религиозном призвании.

– Своего рода епитимья, – продолжала сестра. – Способ добыть некую индульгенцию. Для ее души.

Над головой у них послышался шум шагов выходивших из часовни сестер. Сегодня лишь немногие монахини возвратились к мессе в монастырь, большинство остались с больными, учитывая, сколько их сейчас стало в округе.

– Возможно, мы сумеем найти какую-нибудь несчастную, которой ты могла бы помогать. Например, старую женщину, которая будет рада твоему обществу. Или молодую мать, которой нужно помочь с детьми. Мы можем спросить у сестер. Мы найдем для тебя угодное Богу занятие. Ты могла бы делать добрые дела. Ради своей матери. Ты могла бы это предложить. Для спасения ее души.

Сестра Иллюмината услышала на подвальной лестнице легкую поступь сестры Жанны. Салли прижалась щекой к широким коленям монахини.

– Она этого не сделает, – сказала она. И сестра услышала в голосе девушки решимость самой Энни. – Она не исправится. Она называет его «милый».

– Мы найдем для тебя угодное Богу занятие, – повторила сестра Иллюмината на сей раз громче, надеясь, что ее услышит сестра Жанна, хотя и понимала, сколько тщеславия в этой их давней, глупой борьбе за привязанность девочки. – Молитва и добрые дела, несомненно, подвигнут Господа нашего подарить тебе то, о чем ты просишь.

Салли снова подняла голову. Сестра Иллюмината с удивлением увидела, что в ее глазах нет слез – только тень чего-то, что, когда она была совсем маленькой, предвещало проказы.

– Миссис Костелло, – шепнула Салли и продолжила громко: – Сестра Люси считает ее симулянткой, а я нет. Я могла бы сидеть с ней, когда она совсем одна. Она не любит быть одна. – Девушка приподняла светлые брови, в глазах у нее заплясали озорные искорки. – Я могла бы сидеть с миссис Костелло, пока ее мужа нет дома. Что на это сказала бы моя мать?

Сестра Иллюмината уже собиралась запротестовать (сама эта идея сбивала ее с толку и расстраивала в одно и то же время), но, подняв глаза, увидела, что через перила перегнулась сестра Жанна. В ярком солнечном свете под конец дня сестра Жанна казалась лишь силуэтом, прижавшим руку к сердцу. Сестра Иллюмината обняла одной рукой Салли за плечи, а другой коснулась мягких волос девушки. Грешно вот так соперничать с Жанной – в этом грехе сестра Иллюмината никогда не смогла бы сознаться на исповеди, не смогла бы даже его сформулировать. Потребность занимать особое место в сердце девочки, чтобы это смертное и растерянное дитя любило ее сильнее всех прочих в монастыре! – эту потребность она даже себе не могла объяснить. Голод.

– Прекрасная мысль, – сказала сестра Иллюмината.