Остров русалок - Лиза Си

— Хотя Ён Сук только-только вышла замуж, она уже очень многое умеет, — объяснила Ки Вон кооперативу. — Ён Сук, мы приветствуем твое сумбисори.

Через две недели, когда мы гребли в море, меня накрыло волной тошноты. Я сразу поняла, в чем дело, и расплылась в улыбке, но потом мне все-таки пришлось поднять весло в лодку и перегнуться через борт, и весь мой завтрак вышел наружу. Перец чили на пути из желудка обжигал не меньше, чем на пути в желудок. Остальные хэнё зааплодировали.

— Пусть родится девочка! — крикнула Ки Вон. — Будет когда-нибудь нырять с нашим кооперативом!

— Пусть родится мальчик, — возразила Ки Ён. — У Ён Сук еще нет сына.

— Лишь бы ребенок был здоров, — улыбнулся муж, когда я вернулась.

— Нельзя недооценивать сентиментальность мужчин, — заметила Ки Вон на следующий день, и мы согласились с ней.

* * *

В конце сентября на Чеджудо прибыли американские офицеры, чтобы принять капитуляцию тех японцев, которые до сих пор прятались на острове. Нам обещали, что американцы принесут с собой демократию и подавят коммунизм, но большинство местных не знало разницы между демократией и коммунизмом. Нам лишь хотелось, чтобы нас оставили в покое и позволили самим управлять жизнью на острове. Мы даже вмешательства материковых корейцев не желали. Тем временем американцы сбросили в море японские ружья и артиллерийские орудия, взорвали танки и подожгли самолеты. Грохот стоял такой, что проснулись все дремлющие старики. Кисловатый дым разнесло по острову непредсказуемыми местными ветрами, и он ел глаза, обжигал легкие и оставлял неприятный вкус на языке.

— Сейчас все равно не ныряльный период. Отдохни денек и навести свою подругу в городе, — предложил Чжун Бу. — Может, там воздух окажется получше для тебя и для Мин Ли.

Идея мне понравилась, но не хотелось оставлять Чжун Бу одного. Он все же настоял на своем. Несколько дней я искала подходящие подарки: собирала грибы на склоне ореума, рвала на берегу полынь на случай, если Ми Чжа понадобится чистить стекло, и водоросли, чтобы она добавляла их мужу в суп. Я сложила провизию в корзину, Чжун Бу сообщил вознице телеги адрес Ми Чжа, и я поехала в гости к подруге.

В городе, как оказалось, творился кромешный ужас. На улицах было не протолкнуться: к гавани бесконечными колоннами шагали тысячи японских солдат, а также дельцов, торговцев и их семей. В порту они должны были сесть на корабли. Навстречу двигались тысячи жителей Чеджудо, только что вернувшихся с временных работ в Осаке и других японских городах. Повсюду толпились безработные, потому что фабрики и консервные заводы оккупантов закрылись. А еще вокруг было полно беженцев, которые бросились на юг — в том числе и на наш остров, — когда страну разделили по тридцать восьмой параллели. За последние несколько недель островитянам уже пришлось понервничать, но от обстановки в городе, общего хаоса и толп людей мне окончательно стало не по себе.

Я еще толком не успела взять себя в руки, как возница остановил телегу перед домом в японском стиле. Я постучала, и Ми Чжа открыла мне дверь, держа на руках младенца. Малыш неуверенно поднял головку, чтобы посмотреть на меня. Ми Чжа не знала, что я приеду, и мое неожиданное появление ее, похоже, даже не обрадовало. Я решила, что все дело в удивлении. Она молча вошла обратно в дом, а я скинула обувь и последовала за ней. Дом оказался еще больше и элегантнее, чем я ожидала. Все выглядело чисто и аккуратно, на подоконнике стояла ваза с цветами. Полы были из полированного тикового дерева, а не из потертых досок, к которым я привыкла, а сидели мы на шелковых подушках. Хотя в комнате находились два младенца не старше четырех месяцев, было до странности тихо. Мы положили малышей рядом. Сын Ми Чжа сосал кулачок, моя дочь спала. Нам с подругой предстояло подождать, прежде чем они начнут играть вместе, не говоря уже о заключении брачного договора. Дети — это надежда и радость, вспомнила я известную фразу, и меня наполнило ощущение покоя, того, что все правильно. В Хадо мне нравилось проводить время с Ку Сун и ее малышкой Ван Сон, но ничего подобного я не испытывала. Потом я посмотрела на Ми Чжа, и покой сразу улетучился. Она выглядела такой же бледной и испуганной, как в день нашего прощания на пристани. Я спросила первое, что пришло в голову:

— Где остальные?

Отвечая мне, Ми Чжа удивленно приподняла брови — они напоминали двух гусеницу нее на лбу.

— Мы опасались, что коллаборационистов вроде моего свекра репрессируют. А в итоге его наняло… — тут она запнулась на новых и непривычных для нас всех словах, — переходное американское правительство, чтобы помочь армии США с логистикой.

Я не поняла половины ее слов, однако напугал меня прежде всего тон подруги — испуганный шепот, хотя в комнате мы были одни.

— Американцы хотят, чтобы на острове все работало как можно стабильнее, — торопливо продолжила она, будто успела выучить наизусть каждую фразу. — Они планируют восстановить предприятия и компании, которые закрылись с уходом японцев. По словам свекра, безработных так много, что существует риск беспорядков. Он говорит, больше сотни тысяч человек вернулись домой из Японии. — Очевидно, часть вернувшихся я и видела на улицах по пути сюда. — А люди на многое способны, когда голодны.

— Жители Чеджудо всегда голодны, — заметила я.

— Сейчас все по-другому. Слишком много людей, слишком мало еды. — Она вздохнула. — Мой свекор был коллаборационистом и работал на японцев. Теперь он по-прежнему коллаборационист, только работает на американцев. Никуда мне не деться от проклятого ярлыка.

Неужели Ми Чжу права? Неужели ей не дано обрести свободу? Сколько подношений мы ни приносим богиням, судьбу изменить почти невозможно. Я попыталась поменять тему:

— Моя свекровь неплохая женщина, и я очень уважаю ее мастерство ныряльщицы, но рада, что больше с ней не живу. А у тебя как дела со свекровью?

Все молодые жены болтают о таких вещах, и я рассчитывала, что Ми Чжа, как и прежде, поделится со мной тем, что у нее на душе.

— Мадам Ли ездила на ярмарку пятого дня. — Больше она на этот счет ничего не сказала и перевела взгляд к окну. Мне показалось, что Ми Чжа скучает по морю, хотя я удивилась, что она не спросила про моего мужа и наших общих знакомых. И ни одного вопроса про Хадо.

Я попробовала по-другому:

— А как поживает твой муж?

Ми Чжа казалась совсем невесомой — скорее тень, чем живая женщина. Она могла в любой момент оторваться от пола и вылететь в окно.

— Последний раз Сан Мун писал родителям пять месяцев назад, — ответила она. — Он находился в Пхеньяне, севернее тридцать восьмой параллели, ездил по складам и учился управлять доставкой и хранением грузов. С тех пор мы о нем ничего не слышали.

Похоже, она не очень-то за него волновалась, и я помедлила, прежде чем ответить, а потом положила руку подруге на колено и бодро заявила:

— Не беспокойся. Кореец корейца не обидит.

Но чем дальше, тем больше я понимала, что утешать подругу бессмысленно. Она была мучительно несчастна. Ей следовало отсюда уехать.