Майне либе Лизхен - Марина Порошина

…Он очнулся уже в собственном подъезде от грохота захлопнувшейся за спиной железной двери. Каким-то образом Женя втащила его в подъезд, и теперь они сидели на полу, прислонившись к холодной батарее, едва переводя дыхание. Из носа у Левушки текла кровь, болела рука, и, похоже, была разбита губа. Перед глазами у него все плыло и кружилось, без очков предметы виделись нечетко, но при тусклом свете лампочки он все же разглядел, что Женя смотрит на него широко раскрытыми глазами, а в них – ужас, недоумение… и, возможно… нет, даже скорее всего – благодарность и восхищение. Просто лампочка слишком слабая, и Левушка не все разглядел в глазах любимой.

– Это ты меня спасла? – Он даже нашел силы пошутить, с трудом шевеля разбитыми губами. – А я думал, что это я…

– Что? – шепотом спросила Женя.

– Что это я тебя спас, – уже без всяких шуток расставил точки над «i» Левушка. – От этих уродов. Это, наверное, те же самые, которые позавчера Алексея Николаевича… Хорошо, что я случайно рядом оказался.

И тут Женя засмеялась. Она хохотала, вытирая ладошкой слезы и с трудом переводя дыхание.

– Успокойся, все уже прошло. Я с тобой, – уговаривал ее Левушка, и даже осмелился тихонько обнять Женю, и стал поглажить по голове. – У тебя просто шок, это бывает. Все в порядке, все хорошо…

Он готов был так бормотать вечно, но Женя совершенно неожиданно вывернулась из его рук и, смеясь, повернулась к нему лицом – близко-близко Левушка увидел ее смеющиеся карие глаза, такие темные, что не видно было зрачков. И понял – это не шок. Ей просто весело. Ей в самом деле смешно. Левушка был потрясен. Или она от страха плохо соображает? Так тоже бывает, им объясняли на лекциях.

– Ты что, думал, что они на меня напали?! – Женя схватила его за руку так, что Левушка охнул от неожиданности. – Ой, прости, тебе же правда больно, – тут же спохватилась Женя. – И решил меня спасать?

– Ну… да. Они же тебя хватали за руки и тащили, а ты сопротивлялась. Я был в магазине напротив… случайно. И все видел.

– Это ребята из нашего поселка, – хохотала Женя. – Они еще два года назад уехали, после девятого, Серега в техникум поступил, а Сашка работает где-то. Мы случайно на улице встретились. Я едва вспомнила, как их зовут, они же меня на три года старше.

– Но ты же его ударила, того, высокого! – настаивал ничего не понимающий Левушка. – По лицу! Я видел! А он тебя схватил!

– Да поскользнулась я! Еле равновесие удержала, спасибо, что Серега меня за рукав поймал, а то бы шлепнулась.

– А зачем они тебя во двор тащили? Или не тащили, скажешь?! – рассердился Левушка.

– Не тащили! Мы просто еще поговорить хотели, а на улице ветер, вот и свернули за угол, там не так дует. Они меня держали с обеих сторон, в шутку, смеялись еще, что я такая тощая, и поэтому меня ветром сдувает. Говорили, толстеть надо. И тут ты набросился, стал их бить, кричать. Мы вообще не поняли ничего.

– Так я что… все зря?! – Левушка был на грани отчаяния.

– Я тебе кричала, а ты не слышал. – Женя все еще улыбалась, и эта улыбка убивала Левушку. – Скажи спасибо, что они ушли. Тот, что пониже, Сашка, еще в школе едва не сел за драку. Его весь поселок боялся. Я тебя еле утащила.

Левушка застонал от стыда и боли в разбитой губе.

– А губу ты сам разбил, когда упал, – безжалостно добавила Женя. – И нос тоже. Они тебя не били, уворачивались только. – И она опять засмеялась. – Мы так удивились! Думали, маньяк на нас напал в темном дворе. Или совсем сумасшедший – один на троих.

Это «мы» и «на троих» совсем добило Левушку. Он едва не плакал, сидел, сгорбившись и втянув голову в плечи. Никогда в жизни ему не было так стыдно! Вообразил себя Бэтменом, идиот! Последнее слово Левушка произнес вслух, потому что Женя вдруг перестала улыбаться и сказала серьезно:

– Но ты же не сумасшедший. И все равно – один набросился на двоих парней. И очки разбил. Ты за меня испугался, да?

Левушка даже не кивнул, боясь, что тогда прольются стоящие в глазах слезы, но все же не удержался и шмыгнул носом, ненавидя себя еще больше.

– Спасибо! – внимательно глядя на него, сказала Женя. – Я не знала, что ты такой. Я думала, что ты отличник и бабушкин сынок. Ботаник. Правда, спасибо. Ты же не знал. Пойдем к нам, посмотрим, что с губой, чтобы бабушку твою не пугать.

– А Герман Иванович? – неприязненно спросил Левушка.

– Он на курсах, – улыбнулась Женя. – Компьютерных. А потом у него дипломники. В общем, сказал, раньше восьми не будет. Да и не съест он тебя, что за глупости? Он очень интеллигентный и тактичный человек.

Совсем упав духом, Левушка все же потащился вслед за Женей. Сперва они осмотрели раны, полученные Левушкой в неравном бою: в общем, ничего страшного, только губа разбита, но вполне можно будет отговориться историей о страшном гололеде. Заодно и Ба напугать на своем примере, чтобы не вздумала на улицу без него выходить.

Пока Левушка возился в ванной, Женя устроилась в кресле возле торшера и быстрыми ловкими движениями орудовала иголкой, зашивая разъехавшуюся по шву Левушкину куртку. И эта вполне заурядная картина – вечер, сумерки в комнате, теплый свет старого торшера, объединяющий и оберегающий всех, кто попал в его круг, – вдруг подействовала на Левушку совершенно неожиданно. Он вдруг разом, отбросив все свои теории и построения, рассказал Жене о том, как он любит Ба, как остро жалеет ее и хочет ей помочь – но не знает, чем и как, хоть волком вой! И совета спросить не у кого. Так получилось, что, кроме Ба, у него никого нет.

– А родители у тебя есть? – впервые вмешалась в его страстный монолог Женя.

– Отец умер. А мама живет в Америке, у нее своя жизнь. Ты понимаешь, надо что-то немедленно делать! Самое плохое, что мы не знаем, кто за всем этим стоит. Кто-то заплатил риелторам, они просто выполняют заказ. Но чей?! Они звонили Ба, угрожали. Обещали поджечь дом, и тогда мы все окажемся в бараке, если не сгорим, – о том, что Ба этого просто-напросто не переживет, Левушка умолчал, как умолчал и о том, почему Ба так дорог именно этот дом. Свою тайну она доверила только ему.

Больше вопросов Женя не задавала, сидела, забыв про иголку, сосредоточенно о чем-то думала. Левушка был озадачен: любая из его знакомых девчонок принялась бы охать, сочувствовать и всячески суетиться. Большинство из них, подозревал Левушка, вообще не умеют сидеть тихо и молча больше пяти секунд. Он тоже не знал, что сказать, и, отчаявшись, замолчал. Надежда на то, что нужное решение придет само собой, не оправдалась, и Левушка почувствовал себя неуютно, как голый на морозе.

– Послушай… – задумчиво сказала наконец Женя. – Герман Иванович обещал половину своей квартиры при обмене на меня записать. Сын его не против. А если я буду за ним ухаживать – он ведь уже старик, так? – то он мне и завещание на квартиру напишет. То есть я заинтересована в том, чтобы все прошло без проблем и чтобы мы с ним спокойно уехали в новую квартиру. Которая наполовину уже будет моя. Так?