Цицианов - Владимир Лапин

Неурядицы в царской фамилии не могли оставить в спокойствии князей. Это объясняется тем, что «обделенные» дети Ираклия II состояли в родстве с влиятельными грузинскими родами. Иулон был женат на княжне Соломоне Амилахвари, Вахтанг — на княжне Марии Андрониковой, Парнаоз — на княжне Анне Эристовой, дочь Мария была замужем за Давидом Цициановым, Кетеван — за князем Багратионом-Мухранским, Анастасия — за князем Ревазом Эристовым, Екатерина — за князем Егором Челокаевым, Фекла — за князем Вахтангом Орбелиани, Елена — за князем Захарием Андрониковым. Дочь Ираклия II от его первого брака Тамара родила от князя Давида Орбелианова шесть дочерей, которые стали женами князей из родов Эристовых, Андрониковых, Тархановых, Амилахвари и Цициановых. Но и Георгий XII не подкачал, произведя на свет девять детей от первого брака и семь — от второго. Семеро его взрослых детей связали свою судьбу с родами Абамеликовых, Церетели, Челокаевых, Амилахвари, Андрониковых, Тархановых и Дадиани. Но даже при таком обилии лиц «царской крови» генерал Лазарев, которого трудно заподозрить в отсутствии адекватных представлений о внутриполитической ситуации, в специальной записке «Рассуждение всех современных обстоятельств в Грузии», признал невозможность найти в царской фамилии человека, который мог бы стать российским ставленником. Царевич Давид Георгиевич шокировал грузинских князей женитьбой на армянке. Отличался он и бесцеремонным отношением к чужой собственности. Когда по распоряжению Цицианова было проведено расследование его «художеств», выяснилось, что сын царя обобрал более полусотни дворян. В списке присвоенного — в основном крестьяне, доходные угодья; у помещика Чхеидзе Давид не постеснялся взять дорогую икону и крест[252]. Без малейшего смущения он нарушал клятвы, отрекался от ранее сказанного и сделанного. Слишком много времени он проводил в пирах, вел себя «неподобающим образом». Гораздо солиднее в глазах местной элиты выглядел царевич Иоанн. Однако и этот сын Георгия XII всю свою энергию направил на приобретение имений, «коих старается елико возможно более присовокупить, хотя бы то и было с обидой для ближнего». Царевичи Баграт, Теймураз, Иулон и Вахтанг негативно относились ко всему русскому. Если у двух первых это, по мнению Лазарева, объяснялось юношеским максимализмом, то Иулон и Вахтанг уже «укрепились» в своих антирусских настроениях. Разница между ними заключалась только в том, что пылкий Иулон не скрывал своих чувств и мыслей, а Вахтанг действовал исподтишка, не стесняясь публично восхвалять действия Кнорринга и Коваленского. Подающим надежды выглядел царевич Михаил Георгиевич. Он собрал из малолеток роту егерей и обучал их на манер потешных, как в свое время делал Петр Великий. Однако этому отпрыску дома Багратионов было всего 16 лет, и он не мог действовать против своих старших братьев. Главной же «занозой» являлся царевич Александр Ираклиевич — самый умный, самый воинственный, самый уважаемый в Грузии и за ее пределами и одновременно наиболее враждебно настроенный против России[253]. При переделе собственности он оказался и наиболее обделенным. Александр мало-помалу стал знаменем всех, кто был недоволен политикой Георгия XII. В июне 1799 года он бежал за границу и был радостно принят и персами, и турками, прекрасно понимавшими, что в его лице они приобрели мощный инструмент воздействия на северного соседа.

Переписка российских начальствующих в Грузии лиц и царевичей показывает, что обе стороны совершенно обоснованно не доверяли друг другу. Одно из перехваченных писем царевича Давида почти целиком состояло из враждебных России и лично генералу Лазареву слухов, в нем прямо слышится клокочущая ярость царевича по поводу невозможности стать царем[254]. В свою очередь, Лазарев так отзывался о родственниках Георгия XII: «…томясь неприличной жадностью к самоначалию, [они] собирали вокруг себя партию недовольных правительством, направляя их к мятежу, буйству и беспорядку…»[255]

Внутриполитическая обстановка в Грузии резко обострилась, когда Павел I утвердил Давида, сына Георгия XII, наследником престола. Дарья, вдова Ираклия II, и до того активно интриговавшая против пасынка, развязала против него настоящую войну. Ее старший сын царевич Иулон, к которому по завещанию Ираклия должен был перейти трон, был слабохарактерным пьяницей и находился под сильным влиянием братьев Парнаоза и Александра. Оба последних чувствовали себя обделенными и оскорбленными, поскольку не получили полагавшихся им уделов. Парнаозу отдали земли, принадлежавшие другому царевичу — Мириану, чем поссорили их навек. В июле 1799 года в окрестности Тифлиса прибыли Вахтанг, Иулон и Парнаоз в сопровождении трехтысячной вооруженной свиты. Они готовили побег царицы Дарьи в Персию. Такое развитие событий никак не устраивало ни Георгия XII, ни представителей России. Лазарев писал Кноррингу по поводу царицы: «Если бы она ушла, то наделала бы каши: тогда бы Имеретия, Персия и внутренний бунт — всё восстало бы на бедную Грузию». Уговорами и угрозами удалось удержать царевичей и вдовствующую царицу от такого поступка. Дарья и ее сыновья соглашались «помириться» с Георгием и его сторонниками при условии гарантии «собрания знатнейших чинов государства» — то есть представителей самых влиятельных княжеских родов. Однако такого «съезда» не желали ни грузинский царь (который боялся разговора о престолонаследии), ни русский резидент Коваленский (который боялся встретить консолидированное мнение местной знати, занимавшей все более и более антироссийские позиции). Противостояние двух ветвей царской фамилии продолжалось, принимая время от времени крайне острые формы. Князь Отар Амилахвари, пожаловавшийся на грабеж со стороны вооруженных слуг царевича Парнаоза, получил такой ответ от царя: «Парнаозовых людей не щади никаким образом: имеешь право не жалеть для них ни палок, ни дубины, ни камня, ни оружия, ни ружья, ни шашки, ни пистолета, ничего против них не жалеть и не пускать их. Если их схватишь и арестованными пришлешь к нам, то это было бы лучше…»[256]

Свою каплю масла в огонь грузинской междоусобицы подлили и русские власти. Игнорируя особенности политической культуры Закавказья (или не ведая о таковых), имперское правительство сделало несколько неловких шагов. Павел I лучшим вариантом устройства Грузии считал учреждение там генерал-губернаторства во главе с кем-нибудь из Багратионов, «поставленных под начало» командующего на Кавказской линии. Первой кандидатурой на этот пост оказался царевич Иоанн, уже отличившийся своими воинскими дарованиями и преданностью России. Однако удачным такой ход назвать трудно, поскольку обиженными оказывались оба главных соперничавших между собой претендента на престол — царевичи Иулон Ираклиевич и Давид Георгиевич. В результате вместо двух враждующих группировок образовалось бы три. В Петербурге одумались и решили во главе страны поставить генерал-майора князя Дмитрия Захаровича Орбелиани. При всем уважении к представителю этой древней фамилии, такое решение тоже трудно назвать административной удачей. Другие, не менее знатные роды сразу почувствовали себя обиженными со всеми вытекающими из этого последствиями. Неоднозначную реакцию вызвало и то, что Кнорринг включил в состав депутации, подтверждавшей готовность «всей Грузии» войти в состав России, сыновей Георгия XII — Георгия, Михаила, Иоанна и Баграта. В глазах генерала-эстляндца поездка в Петербург, прием у императора являлись высокой честью, фактическим признанием первенства «Георгиевичей» перед «Ираклиевичами». Но исторический опыт грузинской элиты формировался в основном на персидской «платформе». Пребывание при дворе шаха означало не только обретение милостей и высоких должностей, но и положение заложника, хотя и почетного. Можно было, вызвав неудовольствие правителя, оставаться на чужбине долгие годы и даже подвергнуться суровому наказанию. Кроме того, долгое отсутствие нарушало семейно-клановые связи, важные для поддержания статуса родов и других социальных структур. Поэтому долгое и дальнее путешествие царевичей породило в Грузии множество толков и никак не способствовало успокоению умов.