Годы - Анни Эрно

Мы мутировали. Мы не понимали своей новой формы.

Луна, когда ночью поднимешь голову, неотрывно горела над миром, и мы ощущали в себе его обширность и кишение, она светила над миллиардами людей. Сознание растекалось в тотальном пространстве планеты, устремлялось к другим галактикам. Бесконечность переставала быть концептом. И потому немыслимо было сказать себе, что однажды умрешь.

Если составлять перечень того, что случалось во внешнем мире, то начиная с 11 сентября возникали мимолетные события, череда ожиданий и страхов, нескончаемых простоев и вспышек, которые вызывали резкое изумление или скорбь, — лейтмотивом было «теперь ничто не будет прежним», а потом эти события проходили, забытые, незавершившиеся и через год, если не через месяц, отмечались уже как давняя история. Случилось 21 апреля; война в Ираке — к счастью, без нас; кончина Иоанна-Павла II; потом другой папа с незапомнившимся именем и тем более номером; вокзал Аточа; великое вечернее ликование после того, как Франция сказала «нет» на референдуме по европейской конституции; были красные от пламени ночи в пригородах Парижа; Флоранс Обенас;[97] теракты в Лондоне; война Израиля и Хезболла; цунами; Саддам Хусейн, которого вытащили из ямы, неизвестно когда повесили; какие-то непонятные эпидемии — атипичная пневмония, птичий грипп, лихорадка чикунгунья. В непрекращающемся пекле бесконечного лета как-то совмещались в уме и сливались в единое целое американские солдаты в Ираке, которые возвращались на родину в пластиковых мешках, и старички, умершие от жары и сложенные в холодильники рынка Ренжис.

Все удручало. Соединенные Штаты властвовали над временем и пространством, которое они могли занимать как угодно, в зависимости от своих потребностей и интересов. Повсюду богатые богатели и бедные беднели. Люди жили в палатках на обочинах кольцевой дороги. Молодежь ухмылялась — «добро пожаловать в дерьмовый мир» и устраивала недолгую бузу. Довольны были одни пенсионеры: искали, чем себя занять и как потратить деньги, ездили в Таиланд, сидели на Ebay и Meetic[98]. С чего бунтовать?

Из всей повседневной информации самой интересной и важной для нас была погода на завтра, все это ясно-пасмурно, вывешенное на станциях RER, расхожая мудрость предсказаний, дававшая ежедневный повод радоваться или сокрушаться, эта непредсказуемость и одновременно неизменность погоды, чья зависимость от деятельности человека потрясала.

Злобные речи звучали уверенно, не таясь, под одобрение большинства телезрителей, которых особо не взволновало, что министр внутренних дел[99] намерен «вычистить керхером сброд» с городских окраин. Вытаскивались на свет неизменные ценности: порядок, работа, национальная идентичность, — таившие в себе скрытые угрозы врагам, которых «честным людям» полагалось определить самостоятельно: безработные, молодежь с окраин, нелегалы, ворье, насильники и т. д. Никогда еще столь малое количество слов не внушало так много веры, казалось бы давно утраченной, и люди покорно слушали, словно одурев от анализов и данных, отчаявшись из-за семи миллионов неимущих, бомжей, из-за статистики безработицы — теперь они делали ставку на простые решения. 77 % опрошенных считали, что правосудие недостаточно сурово к правонарушителям. Потрепанные жизнью новые философы бубнили по телевизору свои старые речи, аббат Пьер давно умер, «Куклы» уже никого не смешили и «Шарли Эбдо» бил по старым мишеням. Мы понимали, что ничто не помешает избранию Саркози — желанию людей дойти до точки. Им снова хотелось служить и повиноваться сильной руке.

Коммерческое время по-прежнему теснило и насиловало время календарное. «Ну вот и Рождество!» — вздыхали люди, когда сразу после ноябрьских праздников супермаркеты вываливали горы игрушек и шоколадных конфет. Они дурели от невозможности вырваться из тисков главного праздника, заставлявшего равняться, в своем одиночестве и покупательской способности, на общество — словно вся жизнь была лишь подготовкой рождественского вечера. При такой логике хотелось заснуть в конце ноября и проснуться в начале следующего года. Наступал худший период вожделения и отторжения вещей, апогей приобретательства, и мы все равно вступали в него — стояли в очередях у касс, изнывая от жары и ненавидя себя, — справляли как тризну, как роскошное приношение во славу неведомого кумира и во спасение неведомо от чего, смирялись с необходимостью «как-то отметить Рождество», поставить елку и приготовить праздничный стол.

В середине первого десятилетия XXI века, которое мы никогда не называли «нулевыми», за столом, где собирались уже почти сорокалетние дети, все равно выглядевшие подростками в своих вечных джинсах и кедах, а также их спутники и спутницы — уже несколько лет неизменные — и внуки, переводившие их из статуса тайных любовников в статус постоянных партнеров, допущенных к семейным сборищам, — разговор начинался с взаимных расспросов: работа (низкая зарплата, угроза сокращения в связи с перепродажей предприятия, ее транспортная доступность, график занятости и отпуска, количество сигарет в день или отказ от курения, свободное время, — фотография и музыка, скачивание новых фильмов, недавние покупки, последняя версия Windows, последняя модель мобильного телефона, 3G, отношение к потреблению и организации времени. Все это актуализировало знания друг о друге, позволяло оценить иной стиль жизни, подсознательно утверждаясь в превосходстве собственного.

Они обсуждали фильмы, ссылались на критиков из журналов Télérama, Libé и Les Inrocks, Technikart, восторгались американскими сериалами «Клиент всегда мертв», «24 часа», уговаривали посмотреть хотя бы одну серию, твердо зная, что мы не посмотрим; охотно поучали, но не допускали советов себе, ненавязчиво намекая на то, что мы в своем понимании вещей давно отстали от мира, а они — нет.

Говорили о ближайших президентских выборах. Они снисходительно поддакивали, что кампания бессмысленная, что достали Сего-Сарко, высмеивали «справедливый порядок» и «выигрыш для всех» кандидатки от социалистов, ее беззубую и благонамеренную манеру говорить ни о чем, ужасались талантливой демагогии Сарко и его неуклонному восхождению. Единодушно не знали, кого выбирать самим — из Бове, Вуане или Безансено. Честно говоря, вообще не хотелось идти голосовать. Ясно было, что эти выборы не изменят жизнь, разве что при победе социалистки не станет хуже. Таким образом, подходили к главной теме разговора — СМИ: как они манипулируют общественным мнением, можно ли им противостоять. Дети считали достоверным только Интернет: YouTube, Wikipedia, Rezo-net, Acrimed. Критичное отношение к официальной прессе оказывалось для них важнее самой информации.

Все стало стебом, праздником веселого фатализма. Окраины снова рванет к чертовой матери, палестино-израильский конфликт — да и пусть друг друга перережут. Все равно мир накроется медным тазом, потому что глобальное потепление, таянье снегов и вымирание пчел. Внезапно кто-нибудь вскрикивал: «Кстати, а что там с птичьим гриппом?», «А что, Ариэль Шарон так и лежит в коме?» — и запускалось перечисление других забытых тем: «А что атипичная пневмония?», «А досье Clearstream?», «А движение безработных?» — не чтобы признать коллективную амнезию, а скорее для нового обвинения прессы в манипуляции умами. Исчезновение совсем недавнего прошлого изумляло.