Тень прошлого - Андрей Воронин

По пути Илларион с удивлением обнаружил, что стена, оказывается, не такая уж и ровная – на ней были волнообразные вздутия и впадины. Вздутия осложняли жизнь, впадины облегчали, но в целом все шло без приключений, за исключением эпизода с открытым окном.

Окно было распахнуто настежь, и Забродов снова вознамерился было прервать свой смертельно опасный вояж, но оказалось, что комната не пуста. Лежавший на кровати мужчина не заметил Иллариона (он был слишком занят, чтобы отвлекаться на что бы то ни было), зато женщина округлила глаза и широко открыла рот, явно собираясь завизжать. Илларион придал лицу умоляющее выражение и приложил палец к губам, едва не сорвавшись при этом с карниза, после чего поспешно двинулся дальше.

Третье окно оказалось запертым наглухо, и через пару минут Забродов с шумом перевалился через перила лоджии и плюхнулся на цементный пол, переводя дыхание и чувствуя противную мелкую дрожь во всем теле.

Вот еще, подумал он, вставая. Это что же у нас – страх высоты? Интересно, откуда?

Внезапно его осенило, и он с тоской посмотрел на только что пройденный путь. «Мать твою, – в несвойственной ему манере подумал Илларион. – Пиво-то!..»

Четыре бутылки пива, на которых было полным-полно его отпечатков, так и остались стоять под дверью балашихинской квартиры.

Не делает погоды, криво улыбаясь, подумал Забродов. Уликой больше, уликой меньше – какая теперь разница? Там везде мои отпечатки – на всех дверных ручках, на звонке, на выключателях… И гильзы. Вот о чем надо думать – откуда там эти гильзы?

То есть гильзы, конечно, из револьвера, думал он, толкая приоткрытую балконную дверь. Из того самого, из которого застрелили Балашихина. Из того самого, который, по идее, должен сейчас лежать у меня дома, в тумбе письменного стола…

Сидевшая в кресле перед телевизором сухонькая старушенция взглянула на него безо всякого испуга и замахнулась тяжелой черной тростью.

– Извините, – сказал Илларион, – я, кажется, не туда попал. Вы позволите мне выйти через дверь?

– Ке дьябль? – неожиданным басом сказала старуха, опустила трость и извлекла из-под клетчатого пледа, в который куталась, сразу два предмета – папиросу с длинным мундштуком и огромный газовый пистолет. Папиросу она вставила в уголок своих морщинистых синеватых губ, а пистолет навела точно в лоб Забродову. Илларион заметил, что дуло ни капельки не дрожит, и восхитился. – Это вы там палили несколько минут назад?

– Нет, – сказал Илларион, – не я. Но гонятся все равно за мной, так что я, пожалуй, все-таки пойду.

– А если я выстрелю? – спросила старуха. Длинная папироса двигалась в такт ее словам, и Иллариона разобрал совершенно неуместный смех.

– Задохнемся оба, – улыбаясь, ответил он. – Газовое оружие не рекомендуется использовать в закрытых помещениях, особенно когда на вас нет противогаза.

– То же самое я говорила своему бестолковому внуку, – с горечью произнесла старуха, опуская пистолет. – Когда-нибудь меня ограбят и зарежут в собственной квартире только потому, что этому балбесу, видите ли, пистолет нужнее, чем мне… Послушайте, дайте прикурить, у меня спички кончились. Или вы некурящий?

– Курящий, – с улыбкой ответил Илларион, давая старухе прикурить и кладя зажигалку рядом с ней на заставленный пузырьками с лекарствами столик. – А можно спросить, кем вы были в молодости?

– Институткой, – окутываясь непрозрачным дымным облаком, невнятно ответила старуха. – Закончила Смольный перед самой революцией. Еще вопросы есть?

– Масса, – сказал Илларион. – Но, увы, я должен спешить.

– Жаль, – откликнулась из глубины дымного облака старуха. – Совершенно не с кем поболтать.

– Мне тоже жаль, – искренне сказал Илларион, откланялся – именно откланялся – и вышел из квартиры через дверь.

«Потрясающая бабка, – думал он, спускаясь в лифте. – Будь она помоложе или я постарше… Но наследил я, как корова в валенках.»

Он вышел на улицу как раз вовремя, чтобы увидеть, как из соседнего подъезда выносят накрытые простыней носилки. На простыне местами проступили красные пятна, на которые жадно глазела немногочисленная по случаю разгара рабочего дня толпа. Чуть поодаль стоял «луноход», возле которого люди в погонах внимательно слушали какую-то полную даму в домашнем халате. Дама что-то говорила высоким неприятным голосом и размахивала руками, как флотский сигнальщик, – видимо, давала показания. Илларион придал лицу индифферентное выражение, вразвалочку миновал сборище, удостоив его скучающим взглядом, не спеша уселся за руль «Лендровера» и медленно вырулил со стоянки.

На него так никто и не обратил внимания, и, выезжая на шумный проспект, Илларион подумал, что профессиональным киллерам все-таки незаслуженно много платят: на поверку труд их оказывался не таким уж тяжелым и опасным.

Дома он первым делом полез в правую тумбу стола.

Простая деревянная коробка, покрытая светлым лаком и оснащенная двумя латунными крючочками – точь-в-точь как шахматная доска, – была на месте. На крышке красовалась сделанная строгим шрифтом черная надпись по-французски, ниже стояло фабричное клеймо. Все было в точности так, как в последний раз, когда он, вычистив револьвер, положил коробку в стол. У коробки был такой солидный и уверенный вид, что у Забродова немного отлегло от сердца – до тех пор, пока он не взял коробку в руки.

Коробка весила ровно столько, сколько должна весить пустая деревянная коробка, – не больше и не меньше, Он все-таки открыл ее и заглянул внутрь, в пустое, выстеленное красным бархатом гнездо, в точности повторявшее форму револьвера. У него возникло острое желание с размаха швырнуть коробку через всю комнату – так, чтобы во все стороны брызнули лакированные дощечки, но он поборол свой порыв, аккуратно поставил коробку на пол и снова полез в стол.

Патроны были на месте – обе картонные коробки, небольшие, но увесистые, как кирпичи. Ясное дело, подумал Илларион. Револьвер-то был заряжен… Зачем таскать на себе лишние тяжести? Балашихину вполне хватило бы одной пули, но в него выпустили все шесть. Это, между прочим, говорит о том, что револьвер взяли для одноразового использования – для Балашихина персонально. Практично и удобно: замочили, кого надо, и козел отпущения тут как тут. Чисто сработано, на высоком профессиональном уровне.

Он спрятал пустую коробку в стол, закрыл дверцу, запер ее на ключ и пошел в кухню. Пока в медной джезве закипал кофе, он сноровисто переоделся в свой выгоревший камуфляжный костюм и зашнуровал высокие армейские ботинки. Делал он это, как всегда, быстро, так что у него еще осталось время на то, чтобы вернуться в комнату и проверить другие ящики стола.

Деньги были на месте, так же как и его метательные ножи. Деньги он рассовал по карманам, а ножи оставил – ему было не до игр в индейцев.

Искать револьвер в квартире было бессмысленно: он не имел привычки разбрасывать вещи по углам и не страдал забывчивостью.