Святая мгла (Последние дни ГУЛАГа) - Леван Бердзенишвили

Одесский диссидент, радетель самой крупной подпольной антисоветской библиотеки Петр Бутов не подозревал, на какую плодородную почву пало деструктивное семя его заявления. Руководство зоны и без того косо смотрело на Дато – мы это почувствовали сразу, еще по прибытии в зону. На местную администрацию влиял КГБ СССР, который не мог простить Дато, что в сыскном изоляторе в течение шести месяцев он издевался над следователем и не давал показаний. Кстати, представители госбезопасности Грузии навестили нас и в Барашеве, «тепло нас приветствовали» и, чтобы у нас не оставалось каких-либо иллюзий, открыто пригрозили, что наше дело «так» не кончится: «Горбачев и Шеварднадзе приходят и уходят, а КГБ был, есть и будет», – предупреждали они. Гэбэшники крайне редко гостил в зоне, такая честь выпадала лишь единицам, и потому наша «цена» в политическом лагере немедленно возросла. (В дальнейшем КГБ своим посещением почтил и петербуржца Мишу Полякова.) Именно чекисты разъяснили начальнику зоны майору Шалину что, несмотря на сравнительно скромное наказание, основоположники Республиканской партии Грузии, «особенно младший брат», – весьма опасный народ и заслуживают специального строгого надзора и внимания.

Администрация зоны отреагировала на необычную корреспонденцию Бутова и подключила к делу Флора Васильевича.

Флор Васильевич был вольным человеком. Тем не менее он годами, не двигаясь с места, сидел в пошивочном цехе, как арестант. У него было также Богом дарованное право, с годами постепенно переросшее в долг: каждым вечером покидать зону, покупать бутылку карбидной водки, входить в однокомнатную темницу стоявшего за воротами нашего лагеря дома, выпивать в одиночку в два приема пол-литра водки, закусывать половиной соленого огурца и задаваться вопросом о смысле жизни… А затем засыпать за столом, чтобы на следующее утро его, как и зэков, радио разбудило сочиненным в 1943-м композитором Александровым и поэтами Михалковым и Эль-Регистаном (и отредактированным в 1977-м тем же Михалковым) неусыпным врагом сладкого Морфея, неумолимо мажорным гимном. (Новая редакция этого замечательного текста выразилась в том, что автор «Дяди Степы» и отец двух кинорежиссеров изъял из него имя Сталина.)

Просыпаясь, Флор Васильевич съедал остававшуюся половину соленого огурца и направлялся прямиком в зону, чтобы вместе с заключенными умыться в общей умывальне и в половине седьмого опять же вместе с заключенными, выпить «наркомовского» чаю, то есть слегка подкрашенного заваркой кипятка, и не пропустить дармовой утренней трапезы. Флор Васильевич завтракал, обедал и ужинал вместе с нами, носил полагающуюся нам одежду, такие же сапоги и портянки, тем самым сберегая «большие» деньги, на которые покупал предметы каждодневной необходимости: махорку, спички и водку. Безусловно, Флор Васильевич был счастливым человеком: он настолько правильно построил свою жизнь, что у него не было недостатка ни в еде, ни в выпивке, ни в общении с интересными людьми, ни в совершенно достаточной для него свободе и ни в мучительных размышлениях о смысле существования.

Флор Васильевич в лагере ЖХ 385 / 3–5 был руководителем отдела технического контроля – ОТК. Мы, заключенные, шили рукавицы для строительства, а Флор Васильевич проверял их качество. Для этого он смотрел, был ли шаг иглы швейной машинки на допустимом расстоянии от краев (чем длиннее этот шаг, тем быстрее шьется каждая рукавица), соблюдено ли расстояние между двумя параллельными швами в допустимых нормах, правильно ли нашит резиновый наладонник и как пришит «большой палец». Из пачки рукавиц Флор Васильевич выбирал три-четыре пары, линейкой измерял все нуждающиеся в проверке параметры изделий, не находил брака, ставил печать и переходил к следующей пачке. Если же обнаруживался брак, то вся пачка не принималась. В этом и заключалась вся работа Флора Васильевича.

На третий день после заявления Бутова Флор Васильевич тщательно изучил сданную Дато продукцию и забраковал ее. Я со своей швейной машинкой занимал в цеху стратегически важное место, откуда мне были видны и Дато, и мастер размоточной машины Дмитро Мазур, и шаблонный цех, и Флор Васильевич. Как только Флор Васильевич забраковал продукцию Дато, бросив рукавицы на пол, я, испугавшись, как бы Дато не кинулся на него и своим несдержанным поведением не наломал дров, сам поспешил в отдел технического контроля.

– В чем дело, Флор Васильевич? – как можно спокойнее и вежливее спросил я.

– Очень хорошо, что пришли вы, а не ваш брат, – обрадовался Флор Васильевич, понимая, что с Дато у него состоялся бы нелегкий разговор.

– Что ему надо? – спросил, появившись вдруг, Дато. Вокруг собрались заключенные.

– Ты не вмешивайся, Дато, – сказал я брату, – я сам тихо и спокойно улажу это дело.

– Качество сшитых осужденным Бердзенишвили рукавиц не соответствует установленным нормам, – выдал Флор фразу, которую, видимо, зубрил весь вечер, – поэтому я этой продукции не приму.

Расчет администрации был простым: Флор не принял бы сшитых Дато рукавиц ни сегодня, ни завтра – никогда. За невыполнение нормы Дато лишили бы «ларька», затем – права встречаться с близкими, посадили бы его в шизо, оттуда перевели бы в «бур» и, наконец, прибавили бы новый срок. Весь этот план был ясно начертан на лице Флора.

– Зачем вы это делаете, Флор Васильевич, ведь мой брат – почти ребенок, разве у вас самого детей нет? – повысил я голос.

– Качество сшитых осужденным Бердзенишвили рукавиц не соответствует установленным нормам, – повторил Флор звенящим голосом.

– А я говорю, что продукция моего брата соответствует нормам, – сказал я, и собственный голос не понравился мне самому – такой кавказской сталью он отдавал.

– Вот, посмотри, – всучил мне Флор сшитую Дато рукавицу, два шва которой шли не совсем параллельно.

– Каково допустимое расстояние между этими строчками? – спросил я.

– От двух до пяти миллиметров, – с победоносным видом доложил Флор.

– Одолжи-ка линейку, Флор Васильевич.

– Пожалуйста, – обрадовался Флор, так как разговор с детей и морали перешел на технические детали, а тут он чувствовал себя как рыба в воде.

Флор принес линейку, измерил. Затем взял другую рукавицу. Снова измерил. Принялся за третью. Полчаса измерял Флор рукавицы, искал явный брак. На наших глазах происходило невообразимое: все изготовленные Дато рукавицы, из которых ни одна не была сшита на первый взгляд правильно, укладывались в допустимые нормы.

У меня отлегло от сердца: не смогут добавить Дато наказание – КГБ бессилен! Мы с братом вняли напутствию нашего отца, высказанному на суде и при этом заслужившему негодование судьи: «Постарайтесь, чтобы вам не добавили срок!» Вот мы и постарались!

Ситуация разрешилась. И, когда уже все посчитали, что инцидент исчерпан, я собрал все, как выяснилось, правильно сшитые Дато рукавицы, сделал большущий, тяжелый ком и обрушил его Флору Васильевичу на голову – в прямом смысле этого слова, без всяких метафор.

Из цеха меня вывели Поляков и Хомизури. Флор Васильевич побежал в администрацию и тут же накатал жалобу на то, что «старший Бердзенишвили угрожал убить моих детей и ударил сшитой младшим братом продукцией по голове».