Неон, она и не он - Александр Солин

Так, в общем и целом, выглядят здесь позиции двух основных типов игроков, посвятивших фондовому рынку свою жизнь и полагающих, что он создан богом для того, чтобы наполнить чистый азарт казино общественно полезным содержанием, и что он, якобы, также отличается от рулетки, как любовь от похоти.

На самом деле рынок, как и все неодушевленное, холоден и бесстрастен, и волнительная суть его происходит от темперамента и одержимости игроков. У человека уравновешенного, например, она растворена в повседневных заботах или даже вовсе отсутствует. «Рынок не женщина, он не заслуживает волнения. Волнение – это непрофессионально. Оставим волнение шортилкам» – вот максимы, которым по мере сил следовал наш герой. И если нам приходится говорить здесь о рынке так подробно, то лишь затем, чтобы дать представление, какого сорта поприще выбрал Д.К.Максимов, чтобы обеспечивать себя законными средствами к существованию.

Отстраняясь от материальной стороны, следует заметить, что имея способность извлекать пользу из хаоса, он управлял своей судьбой, как своим инвестиционным портфелем. Избегая организации какого-либо дела, на что он, безусловно, был способен, но которое возложило бы на него обязательства в отношении третьих лиц, он, сам того не ведая, следовал стихийному эпикурейству, которым природа наделяет людей свободных и независимых. С этим он и жил последние десять лет, множа средства, далеко превосходящие его скромные потребности, меняя женщин и постепенно теряя вкус к российским реалиям. Возможно, он мог быть богаче, мог быть счастливее, любопытнее, полезнее, наконец, если бы предался чему-то одному…

– Юрка, черт! Как же давно мы не виделись! – обнимая, приветствовал он друга, который неожиданно позвонил, а потом явился к нему через два часа после его свидания с Наташей.

– Вера Васильевна, голубушка! – тут же налетел Юрка на хозяйку. – Как я рад вас видеть! Вы, как всегда, лучше всех!

– Ах, Юрочка! А ты как всегда любезен! – отвечала довольная хозяйка.

Юрка относился к тому счастливому типу людей, что при полном отсутствии слуха напевают, даже справляя нужду. И пусть в его лице не было складности, но симпатией к нему проникался всякий, с кем он пообщался хотя бы пару минут. Его гостеприимная улыбка напоминала широко распахнутую дверь в покои души. Был он добр, трудолюбив, покладист, любил жену, пятнадцатилетнего сына и десятилетнюю дочь и был предметом тещиной гордости.

Они прошли на кухню и огласили ее гулкими восклицаниями, разглядывая друг друга со скупой мужской нежностью, от которой, кажется, озарилась темно-вишневая кухонная мебель. Сумбурные слова их были размашисты и фамильярны, как крепкие похлопывания по плечу. Среди прочего Юрка поинтересовался, как поживает Ирина.

– Расстались они, Юрочка, расстались! – заторопилась Вера Васильевна, собирая на стол.

– Да вы что! – округлил Юрка глаза в ее сторону.

– Да, да! – подтвердила мать. – Уже две недели как! У него теперь другая!

Дмитрий, глядя на Юрку, с удовольствием улыбался – он соскучился по другу. Ему вдруг нестерпимо захотелось рассказать о НЕЙ и о том, что с ним творится последние три дня.

Вера Васильевна окинула взглядом крепкий стол вишневого дерева, убедилась, что ничего не забыла и ушла, оставив их созерцать замшевую шероховатость буженины, лоснящиеся лацканы голландского сыра, маслины, похожие на черное пламя цыганских очей, влажную желтизну масленки, розово-кораллово-радужные рыбьи слайды, хлеб, грубоватый и набухший, как щеки негра, ровные и сочные ломтики лимона, совершенные и очевидные, будто подсказка природы изобретателю колеса, жаркие краски жареных овощей и густую маслянистую ипостась тертой свеклы. Оказывается, порой даже холодильник способен согреть сердца.

Сервиз из дюжины предметов распоряжался здесь. Всё фарфоровое, синей глазури, тонкое, с золотыми ободками и хрупким нежным звуком на мягких белых салфетках. Дмитрий встал, принес и водрузил на стол сплющенный флакон Frapin.

– Да, Димыч, удивил ты меня! А я-то думал у вас дело к свадьбе идет! – не желал успокаиваться Юрка.

– Ладно, Юрка, хватит об этом. Как сказал не то Киссинджер, не то Сэлинджер, не то Боллинджер – есть вещи поважнее, чем мир. У тебя-то все нормально?

– А что у меня может быть? Семья здорова, машина на ходу, коньяк пока еще продают!

– Ну, вот за это и выпьем!

За это и выпили. И даже закусили, взбодрив безвольные листочки рыбы лимоном и присоединив к ним свеклу, овощи и хлеб. Хозяин закурил и откинулся на спинку стула.

– Что думаешь насчет рынка?

Завязалась солидная деловая беседа о том, как поладить с большой жадностью и великим страхом так, чтобы все остались довольны.

– А что твои аналитики говорят? – помимо всего прочего спросил Дмитрий.

– А что аналитики? Все перегрето, говорят. Так это и без них видно. Но ведь кто-то умело спускает пар и гонит выше! Как будто хотят всех на хаях накормить, а потом разом обвалить! Вопрос лишь времени. Хотя, раньше пендосов, думаю, падать не будем…

– Ты знаешь, – продолжил Дмитрий, – оглядываясь назад, так и хочется сказать, что лучшая стратегия – это ничего не делать. Купить и забыть. Я вот завидую простым акционерам, которые знать не знают о всяких там интернет-трейдингах, теханализах, гэпах и сквизах, а просто через несколько лет обнаруживают, что их акции при всех взлетах и падениях стоят в десять раз дороже! Выходит, лучшая стратегия – ничего не делать!

– Так-то оно так, только ведь рано или поздно падать все равно придется, и не меньше, чем на пятьдесят процентов в лучшем случае, и тогда все заработанное непосильным трудом, если заранее не продать, обратится в прах…

– Ну, не в прах, конечно…

– Извини, разница между двумя и одним лимоном как-никак существенная!

– Согласен. Надеюсь, если это и случится, то не завтра…

– Как знать! Завтра какой-нибудь чудак на самолете опять в небоскреб въедет – тут тебе сразу и крах, и прах!

– А вот тут я с тобой не соглашусь! Я одиннадцатого сентября как раз был в торговом зале. Как сейчас помню, дело было где-то около пяти вечера. Все тихо, спокойно, на экране «Райка» (РАО ЕЭС) еле шевелится, цена, кажется, три двадцать пять. И вдруг разом на три! Ты представляешь? Никто ничего понять не может – это что, сбой системы или война? Покупать? Продавать? Потом новости появились. Все в шоке, цена около трех! Вчера о такой мечтать не могли, а сегодня бери – не хочу! В общем, пока все суетились, цена к концу торгов – а заканчивали тогда, кажется, полшестого – на три шестнадцать отскочила! Утром все обвала ждали, и правда – открылись с гэпом вниз. А потом гэп по-быстрому закрыли, и три рубля за «Раю» мы уже никогда не видели. Вот тебе и чудак на самолете…

– Интересно, а где же я был в тот момент?.. – заведя глаза, спросил Юрка потолок и по кривым туманным дорожкам памяти пустился на поиски нужной страницы.

Удивительное это занятие – искать себя в прошлом. Увлекательное и бесплодное одновременно. Вопреки тому, что страницы памяти пронумерованы, найти там нужную практически невозможно, если она не осенена каким-либо примечательным событием. Спросите себя, что вы делали, к примеру, шестнадцатого июня две тысячи второго года. Наверное, был (была) на работе – возможно, ответите вы. А чем занимались? Тем же, чем и сегодня – стоял (стояла) за прилавком. А чем торговали? Вот этого не помню, ассортимент меняется быстро, могу только предположить. А лица покупателей того дня помните? Определенно нет. А о чем вы говорили в тот день? О чем думали? Что было на ужин? По телевизору? Ночью? И так далее. Страницы между яркими событиями слиплись, и лишь мечется на месте происшествия ваша тень, пытаясь опознать себя в раздавленной днями личности. И вдруг наполнится светом и окажется за праздничным столом рядом с любимым человеком или увидит себя поникшей, цепляющейся взглядом за спину уходящей любви. Вот он, например, прекрасно помнит, что с ним случилось шестнадцатого июня две тысячи второго года…