Неон, она и не он - Александр Солин

По ее мнению страна, в которой он родился, вырос и жил есть не что иное, как общепризнанный в свободном мире заповедник беззакония и безнравственности, где правят толстомордые чиновники и развязные, нецензурные, с лающими голосами и повадками шакалов люди. Из них одни думают, что лишний миллион долларов обеспечит им свободу и безопасность, другие живут здесь, пока крутится их бизнес. Придет время, и, доведя страну до ручки, сбегут и те, и другие. Вместо благополучия страну осчастливили рекламой, и неон теперь – солнце нового Хама. Власть вопреки демократии строится по царскому велению, по своему хотению, оппозиция же страдает хроническим самолюбием и аллергией на всякую власть. Удручает неисправимое безразличие населения, не имеющего ни малейшего представления о зажиточной, уважительной жизни. Никого не волнует, как привить к бедности достоинство, а к богатству ответственность. Особенно ей противно видеть, как на глазах разлагается ее поколение, лишенное собственной истории и прямиком идущее в лакейское будущее.

Много чего еще внушала ему Раечка Лехман, прижавшись к нему белым девчоночьим телом, и длинной узкой ладошкой приглаживая его умеренную пухлость, которой была лишена сама. Разумеется, для него ее высказывания не были откровением, но имея обо всем общее и не особо кусачее представление, он смотрел на это просто, привычно, по-русски, не чувствуя, что живет на вулкане. Так продолжалось до тех пор, пока он не стал замечать в ней новые для себя рассеянность, задумчивость и даже невнимание. Где-то за месяц до их последней встречи она, находясь с ним в постели, неожиданно объявила, что уезжает в Израиль. Насовсем. Он всполошился, забросал ее вопросами и окатил обидой – почему она не сказала ему раньше? «А что бы это изменило? – спросила она. – Ведь ты все равно не женишься на мне. Ведь, не женишься? А если даже женишься, я все равно не смогу здесь больше жить, а ты со мной в Израиль не поедешь. Ведь, не поедешь, правда? Вот видишь!»

Но почему так вдруг? Почему не посоветовалась с ним раньше? Или он для нее ничего уже не значит?

Конечно, значит! Еще как значит! Он ей по-настоящему дорог, и вовсе не из-за денег! Но ведь он не поедет с ней в Израиль! Ведь, не поедет, правда? А зря. Они могли бы оттуда перебраться в Штаты или в любую другую страну!

«Раечка! – мялся он. – Но я не готов вот так сразу!»

«Вот видишь! – отвечала она. – А я готова…»

Она выждала, когда улягутся его беспомощные стенания и сказала:

«Знаешь, страна большая, и мне ее не вылечить. Ну, и ладно: хотите болеть – болейте на здоровье. Но я врач и моя область – медицина. А ты не представляешь, что творится в вашей (она сказала «в вашей», словно отряхивала прах со своих ног) медицине, ты просто не представляешь! Гиппократ в гробу переворачивается! Какая там клятва, какой гуманизм, какая этика! Террариум единомышленников, вот как это теперь называется! Опытные врачи работают на износ на нескольких работах, выматывая себя и тихо ненавидя пациентов и коллег. Молодежь неграмотна, лжива и корыстна. Я недавно спросила одного педиатра, которого знаю с института, зачем он им стал. Знаешь, что он мне ответил? «Любая мать за своего ребенка последнее отдаст!» Как тебе это нравится? А что творится в стационарах! Стало обычным делом, когда больные умирают от неправильного лечения, а врачи вырывают из истории болезни листы с ошибочным диагнозом и назначениями и заменяют их правильными. Кроме того, бессовестному врачу ничего не стоит подставить медсестер и свалить вину на них. Знаешь, до чего дошло? Медсестры тайком фотографируют историю болезни, чтобы предъявить, если их привлекут. И ты хочешь, чтобы я во всем этом участвовала? Нет уж, уволь! Ты скажешь: плевать, делай свое дело и не обращай ни на кого внимания! Если бы это была эпидемия чумы, я бы так и делала. Но здесь эпидемия другого сорта, и рано или поздно меня подставят или выживут! Оно мне надо?»

Раньше она редко рассказывала ему о том, чем занимается, обходясь научно-популярной версией своего ремесла, и сейчас, обычно сдержанная, она разволновалась до красных пятен на лице. Он попробовал ее успокоить, для чего ему пришлось крепко прижать ее к себе и опечатать рот поцелуем. Она ослабла, а освободившись через некоторое время, сказала:

«Не хочу больше об этом говорить. Все. Решено. А ты, чем меня слушать, лучше возьми еще раз, как ты умеешь. Кто знает, сколько нам осталось. Никогда и ни с кем мне не было так хорошо и спокойно! Я уеду, и буду там долго плакать по ночам, поверь мне. Но если я останусь здесь, я сойду с ума!»

На прощанье она сказала:

«Если захочешь приехать, дай мне знать, я все устрою…»

Сначала он хотел. Целый месяц хотел и говорил ей об этом по телефону каждый день. Затем желание стало худеть, пока не обратилось в тень, а потом и вовсе исчезло. Тем не менее, он еще долго продолжал ей звонить, уже как друг, радуясь, что она там устроилась, и грустно вспоминая их согласное и радостное житье. Через год она вышла замуж и уехала в Штаты…

– Ну, хоть убей, не могу вспомнить! – сообщил Юрка, шлепая себя ладонью по лбу.

– Вот за это и выпьем! – взялся Дмитрий за рюмку, которая догнала его размашисто запрокинутую голову и влила в нее содержимое. Не закусывая, закурил и тоном, от которого невозможно было не насторожиться, продолжил: – Послушай, что я тебе скажу…

Юрка невольно уставился на друга. Тот выдержал многозначительную паузу.

– Задумал я тут резиденцию поменять…

– В смысле?

– А взять и уехать отсюда к чертовой матери!

– Ну, ты даешь! А чего вдруг?

– Надоело!

– Ничего не понимаю! Может, случилось что? – Юрка взял сигарету и закурил, что делал крайне редко. Дмитрий, напротив, затушил свою.

– Как бы тебе объяснить… Ну, понимаешь – как-то все здесь пакостно становится. Зреет стойкое ощущение, что все здесь идет не так, а изменить невозможно. Остается только от этого сбежать…

– Может, ты и прав, да только кому мы там нужны?

– Это здесь мы никому не нужны, а там очень даже нужны! – ответил он, не переставая жевать. – Я навел справки. Пожалуйста – Испания, Италия: купи дом, заяви бабки и живи на здоровье! А с их визой можешь разъезжать по всей Европе!

– Что-то больно просто!

– А когда отдельно взятая гнида продает здесь украденный завод, порт, месторождение и прочие активы – как ты думаешь, к чему он готовится? Вот именно – к тому же самому! Только между нами есть существенная разница: наши деньги трудовые, а его – ворованные!

– Ну, не знаю, Димыч, не знаю. Не готов я сейчас такие вещи решать…

– А ты думай, думай! Я тебе так скажу: мы, сорокалетние – последний оплот целомудренной России. После нас она станет совсем другой страной, и нам в ней места не будет!

– Люблю, Димыч, когда ты красиво выражаешься!

– Красиво выражаться – плохо. Важно выражаться правильно, – снова взялся Дмитрий за сигарету. – Знаешь, что меня смущает последнее время?