Шехерезада - Энтони О'Нил
Шрифт:
Интервал:
Он был не из тех, на кого производит впечатление чужое богатство, для него оно вообще не имело значения по сравнению с морем, хотя он уже думал о награде. Способ, каким можно ее было получить, его не интересовал.
— Ты имеешь в виду повелителя правоверных? — уточнил Юсуф.
— Можешь бежать, прятаться. Я не боюсь. Я ж провернул сделку с кофой, правда?
— Аль-Аттар бурду[53] не носит.
— Возможно. Я только говорю, что дело должно быть гораздо доходнее кофы, иначе я уйду. У меня две жены и сын.
— Уйдешь обратно в тюрьму, если они правду сказали.
— Поглядим, пусть попробуют. Кто еще сучку спасет, если не мы?
— Кажется, у нас не осталось выбора, — заметил Юсуф. — Еврей убит, помнишь?
— Кто сказал, будто я в это верю? — Касым прищурился на Зилла. — Мальчишка все выдумал. Хочет царицу спасать, правда?
— Ничего я не выдумал, — честно заверил Зилл. — Аль-Джаллаб мертв. Клянусь священной Каабой.
Исхак заметил, что юноша украдкой бросил на остальных другой взгляд: пристальный, взволнованный, исполненный сознания какого-то личного долга.
— Стало быть, — заключил Юсуф, делать нам нечего, только извлечь из сложившихся обстоятельств как можно больше.
— Мне всегда есть что делать, — пошел Касым на блеф, но из его напряженного тона явствовало, что он нервничает.
Их уже вводили в Большой приемный зал, огромный, как мечеть, с мерцающими огнями, громадным сводом в виде пчелиных сотов и поразительным алым ковром с драгоценными камнями, длиной в восемьдесят локтей. Ощутимо чувствовалось близкое присутствие халифа. Ибн-Шаак оглянулся и сурово обратился к ним:
— Я сейчас приведу сюда повелителя правоверных, и он на вас посмотрит. Глупостей не болтайте. Целость ваших голов зависит от вас самих.
— Я не боюсь, — повторил Касым.
— Очень хорошо. Аль-Рашид презирает трусов. Когда заговорит с тобой, смотри ему прямо в глаза, как мужчина. Не путайся, если вдруг в рот заглянет. По его убеждению, достоинство мужчины быстрей всего определяется по слюне. Поэтому постарайся, чтоб не пересыхало во рту.
Начальник шурты сам несколько раз сглотнул, разгладил бороду, распрямился и решительно прошагал в смежный тронный зал. Оставшись без руководства, стражи беспокойно переминались с ноги на ногу, крутя в руках копья. Дворецкий с отвращением разглядывал вновь прибывших. Монах, стоя рядом, наоборот, созерцал их с восторгом, как ценную отловленную добычу. Со временем из тронного зала донесся голос самого Гаруна аль-Рашида, неумолимый, негодующий в ответ на предварительные замечания или извинения ибн-Шаака. Исхак слышал без всяких усилий:
— Говоришь, тот самый христианин, что вырвал страницу из какой-то книги?
— Из книги о будущих событиях, о повелитель. И проделал долгий путь со склонов горы Этны, чтоб вручить ее тебе.
— С какой Этны?
— Она известна тебе под названием Джабаль-аль-Нар, о повелитель — «огненная гора».
— Говоришь, он какой-то там дух?
Мелодичное ворчание халифа полное силы и скорби, звучало уникальной музыкой, которую Исхаку так и не удалось стереть в памяти. Он закрыл глаза в отчаянной жажде покоя, но выхода не видел. Он снова в Багдаде, снова в аль-Хульде, перед самим повелителем правоверных, при абсолютно непредвиденных обстоятельствах.
— Просто монах, о повелитель. И по-моему, на удивление легковерный.
— Легковерный из любопытства или ради выгоды?
— Да простит меня повелитель, я бы нашел более убедительные способы для своего оправдания. Опознанные им спасатели абсолютно не соответствуют никаким героическим стандартам.
— Кто ж они, рыботорговцы?
— Повелитель весьма близок к истине.
Когда Исхак впервые пригрозил облачиться во власяницу мистика, Гарун под угрозой жестокого наказания приказал ему одуматься. «Я жить без тебя не смогу, — заявил халиф. — Предпочту видеть мертвым, нежели исчезнувшим». На некий извращенный лад ему это настолько польстило, что Исхак действительно собрался пересмотреть свои планы, и в конечном счете такое намерение стало последней каплей, переполнившей чашу отвращения к себе. Гарун слишком эмоционален, чтоб держать свое слово — наверняка сам это знает, — а чувствовать себя дрессированной обезьяной при неуклонно разлагавшемся дворе было слишком невыносимо и слишком верно, чтобы бесконечно медлить. Вскоре ему пришлось бежать. Два года в море он боролся с волнами, размерами с гору, захлебывался унижением, сносил оскорбления, покорно склонялся перед необъятными небесами. Вот до чего дошел. А теперь вернулся, прогоняя надежду — тщетную, — что халиф тоскует по нему, мгновенно опознает — даже бритоголового, — выдернет, как колючку, из-за могучих спин членов команды, прикажет, не разбираясь, швырнуть его в вечный круговорот Надыма, в безопасную и роскошную жизнь с попеременной славой и позором. Если суждено, так и будет. Он напомнил себе, что ни на что не надо надеяться и ничему не надо противиться. Исхак полностью подчиняется воле Аллаха.
— Разве он не предсказал мою смерть? Разве я пред тобой не стою в полной целости и сохранности?
— Он предсказал лишь кровавую тучу, о повелитель. Ты приказал привести его утром, но вмешалась сама буря.
— Значит, он предсказал бурю? То же самое сделал мой ворон.
— Он предсказал и похищение Шехерезады. Именно об этом пытался предупредить до того, как было приказано бросить его в тюрьму.
Халиф хмыкнул:
— Тогда как же ему, заключенному старейшей городской тюрьмы, удалось опознать мнимых спасателей?
— Это самое удивительное. По какой-то случайности — я сказал бы, по плану, прославляющему Всеведущего, — всех их бросили в ту же самую камеру, где он сидел на цени.
— Для начала — как они там оказались?
Последовала виноватая пауза.
— Были арестованы по подозрению в убийствах в бане, о повелитель.
Голова отчаянно кружилась, Исхак старался найти чем отвлечься. Но зал обладал силой затягивающего водоворота; взволнованный монах, чье присутствие здесь как бы отмечало некую кульминационную точку; беспокойство Зилла за матерь-сказительницу и его решимость, как всегда, вносят определенную положительную струю; плохо скрытые опасения чуть ли не заставляют Касыма усомниться в собственном превосходстве; естественное смущение и растерянность остальных, питающих единственную надежду не на фатальный, а на благоприятный исход, может быть, даже на вознаграждение — все это его захватывало и засасывало с ураганной силой. В голосе ибн-Шаака, доносившемся из соседнего зала, слышалась беспокойная напряженная нотка, а сдержанное рычание повелителя правоверных рокотало и вспыхивало, как надвигавшаяся гроза.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!