Увези меня на лимузине! - Анна Ольховская

– Замечательно! – Иннокентий Эдуардович сочно расхохотался. – Вот теперь я за вас спокоен, личностные характеристики в порядке. А испугалась наша сестричка именно этого.

– Излишней креативности мышления?

– В целом – да, – врач по-прежнему улыбался.

– И что же могло заставить сие прелестное создание усомниться в моем душевном здоровье? Подушкой в нее я не бросала, матом не ругалась, с грязными намеками не приставала. Да и с чистыми, в общем, тоже. Всего лишь спросила сегодняшнюю дату.

– И год.

– Ну да. И что? Хотела узнать, сколько меня тут не было.

– Вы, конечно, отсутствовали довольно долго, но не настолько. Чуть больше месяца. Вас привезли тридцать первого августа, а сегодня – пятое октября.

– А что было-то? Почему я ничего не помню?

– Потому что вы, голубушка, – доктор успокаивающе похлопал меня по руке, – умерли.

– Ага, – кивнула я, – а вы – архангел Гавриил, партийная кличка – Иннокентий Эдуардович. Чтобы враги снизу, из преисподней, не опознали. Только почему в раю так некомфортно? Почему вместо крыльев и арфы – медицинская утка? И почему я крякаю, а не услаждаю слух нежнейшим сопрано?

– Потому что умерли вы ненадолго, вас вовремя доставили к нам, и остановка сердца произошла уже здесь. А я своим пациентам шалить не позволяю. Что же вы, драгоценная моя, так по-свински к себе относитесь?

– Это не я, это жизнь такая.

– Ой, вот только этого не надо! – Иннокентий Эдуардович протестующе поднял руку. – Чтобы довести сердечно-сосудистую систему, нормальную, заметьте, без патологий, до такого чудовищного состояния – это что за жизнь должна быть? Агента 007? Вы же мать, у вас маленький ребенок, вы о дочери в первую очередь думать должны, а не о своих заморочках!

– Судя по громогласному ору, – усмехнулась я, – сейчас со мной уже все в порядке.

– Извините, – проворчал доктор, поднимаясь, – погорячился. Просто обидно было, когда никак не удавалось стабилизировать ваше состояние: все вроде в норме, все работает, а жизнь еле теплится, уходит постоянно, ускользает. Что, почему – непонятно. Ваши друзья приносили дочку, уверяли, что это поможет. Не помогло, да еще ребенок все время плакал.

– Как она?

– Кто, дочка? С ней как раз все нормально. Конечно, немного заторможенный ребенок, плачет часто, но это, по-видимому, из-за зубок. Режутся, вот она и капризничает.

– Бегает? – я невольно улыбнулась.

– Господь с вами, голубушка! – Иннокентий Эдуардович вернул мне улыбку. – Ей же всего девять месяцев, какая может быть ходьба в этом возрасте! Она умеет стоять, держась за стул, возможно, дома передвигается в бегунках, но не более того.

– Говорит? – с надеждой посмотрела я на доктора.

– Вы, я вижу, думаете, что за один несчастный месяц, пока вас рядом с дочерью не было, ребенок уже в школу пошел! Конечно, ваша дочка еще не говорит. Хотя некоторые в девять месяцев уже умеют произносить односложные слова, «мама», к примеру, или «папа», но ваша девочка, как я уже упоминал, несколько заторможена. Она пока не освоила ни одного слова. Впрочем, еще успеет, все впереди.

– Я хочу ее видеть, немедленно! – на этот раз я смогла-таки победить хилые капельницы, и от моего совершенно не гламурного рывка они упали в обморок.

Из вены вылетели иглы, мимолетная боль последовала вслед за ними. А я, сжав зубы, вступила в схватку с медведищем. Медведище победил, конечно, но на это ему понадобилось минуты две, а не десять секунд.

– Значит, так, Анна, – доктор, тяжело отдуваясь, наблюдал за суетой младшего медицинского персонала, наводившего порядок и пристегивавшего меня к капельницам и кровати, – для обеспечения вашей же безопасности вас придется отныне жестко фиксировать. Еще одна такая выходка – и все мои труды отправятся на свалку истории. А еще я приглашу психиатра для консультации.

– Я не сумасшедшая!

– Все так говорят.

– Я серьезно! Понимаю, моя реакция на упоминание о дочери показалась вам не совсем адекватной…

– Это еще мягко сказано!

– Поверьте, у меня были причины вести себя подобным образом, но даю слово – такого больше не повторится! – я умоляюще смотрела на доктора. – Не привязывайте меня, пожалуйста!

– Вот только не надо на меня так смотреть! – проворчал Иннокентий Эдуардович, приблизившись. – Я дрогну, разжалоблюсь, отвяжу вас, а вы выкинете очередной фокус!

– Я не буду ничего и никого выкидывать, честное слово! Я хочу побыстрее встать на ноги, увидеть дочь.

– Если бы вы не устроили недавнее шоу, то уже сегодня могли ее увидеть, я ведь позвонил вашим друзьям, сообщил, что вы очнулись. Теперь же свидание придется отложить.

– Но…

– Никаких «но»! – доктор наклонился, отщелкнул фиксирующие ремни, после чего направился к выходу из палаты. – Лечитесь, послушно выполняйте все мои предписания. А дальше – посмотрим.

Дверь закрылась. А минуты через три закрылись и мои веки, видимо, мне ввели очередной транквилизатор. Поэтому старательно выклевывать себе печень переживаниями из-за Ники не получилось.

Впрочем, вполне возможно, что в присутствии постороннего дядьки моя дочура не захотела показывать свои знания и умения.

Господи, о чем это я? Ребенок вряд ли осознает, что она отличается от других, она просто такая, какая есть, и все. И ничего изображать не будет.

Я ловила себя на том, что старательно концентрируюсь на дочери, трусливо обходя гигантскую обугленную воронку, оставшуюся в душе. «Себя» ловиться не хотела, скользкая оказалась очень, верткая, все время норовила соскользнуть на дно воронки, выбраться откуда уже не удалось бы, тягучая трясина боли добычу не выпустит.

Следующие два дня я была самой послушной в мире пациенткой. Из тех, кто в сознании, конечно, поскольку бессознательные пациенты вне конкуренции. Сама была такой, знаю.

На третий день Иннокентий Эдуардович смилостивился. И вечером ко мне должны были прийти посетители. Доступ к телу открывался.

Но его, тело, хоть немного надо было привести в порядок, особенно его верхнюю часть, где у большинства людей расположен мозг. А еще там находятся лицо с прической, это уже стопроцентный охват населения земли. Хотя…

В общем, мне понадобилось зеркало. До этого я прекрасно обходилась без него, я и до душа-то дойти не могла, штормило слегка. Впрочем, все эти прелести в любом случае были запрещены врачом. Раньше. Сегодня – можно.

В палату принесли и поставили на тумбочку небольшое зеркало. Овальное такое, в трогательной цветочной рамочке. Наверное, Полинка расстаралась, мы с ней успели подружиться.

Зеркало появилось тогда, когда я наслаждалась одним из важнейших достижений цивилизации – душем. Очень кстати появилось, ведь далее следовал не менее ответственный этап сушки и укладки волос. У меня ведь свидание скоро, с дочуней!