Хроника его развода (сборник) - Сергей Петров

– Гоу-ух, – шипит он, сжимая пальцы правой руки в кулак.

Его прямой удар сопровождается резким выдохом в нос. Кулак пробивает грудину русского забулдыги, и тот начинает хватать ртом воздух, вытаращив глаза.

– Ну?

Не закрывая рта, Соколов отрицательно мотает головой.

Жан изумлён.

– Ты охренел?

Соколов молчит. Наверное, ему не хватает кислорода. А может быть, он просто не знает ответа на этот вопрос.

Жан открывает шкаф и достаёт деревянную вешалку.

– Не знал, что ты такой плохой человек! – говорит он. – Раздевайся!

– Зачем? – удивляется Соколов.

– Раздевайся! – верещит Жан.

Соколов поспешно снимает пиджак, расстёгивает пуговицы рубашки и стягивает её тоже.

Жан бьёт Соколова вешалкой по ключице, плечам, голове. Жертва беспредела пытается защитить голову руками, и Жан долбит по рукам. Сжав вешалку своими пальцами-сардельками, он наносит штыковые удары в забулдыжью грудь. Жертва падает на колени и тут же получает удар носком ботинка в лицо.

– Встать! – орёт завалившемуся на бок Соколову взбесившийся казах, а взбешён он основательно. До такой степени, что забыл главную заповедь костолома – не оставлять следов от побоев.

– Швабру видишь? – горланит он, тыча пальцем в угол кабинета рядом со шкафом. – Знаешь что я сейчас сделаю?

Однако раскрыть своё намерение он не успевает: заглушая его вокал, звонит телефон.

– Буртаев слушает! – деловым тоном произносит он в трубку. – Ага… Есть, Сергей Иванович, сейчас…

Он роется в бумагах, хватает какую-то папку и, проверив содержимое, выходит из кабинета.

– Поработайте с ним, – бросает он парням напоследок.

Парни переглядываются. Коля делает это машинально, Першинг – умышленно. Он смотрит испытующе, как бы пробивает Колю на «слабо», и Коля злится. Он решает, что займётся Соколовым сам, покажет этому идиоту Першингу, как правильно работать с задержанным.

Приблизившись к Соколову, Коля достаёт пачку сигарет и протягивает ему.

– Артём, напрасно вы молчите, – говорит он спокойно, вкрадчиво, – мы знаем больше, чем вам кажется. Проще сесть и написать явку с повинной, Артём.

Он сразу же подмечает за собой ошибку. К таким, как Соколов, не нужно обращаться на «вы». Они не ценят этого, им чужда какая-либо интеллигентность. Возможно, их даже это настораживает, вызывает недоверие. Но переходить с «вы» на «ты» уже не с руки.

– Возьмите сигарету.

Нижняя губа Соколова разбита. Лицо его в крови. Плечи, грудь, живот – в царапинах и кровоподтёках. Упираясь спиной в сейф, он с ненавистью смотрит на Колю.

– Пошёл ты, – говорит он, – салага…

Першинга поражает припадок хохота. Он ржёт, ударяя себя ладонями по коленям.

Такого ответа Коля не ожидал. Ему казалось, что бедолага достанет из пачки дрожащими пальцами сигарету. Он, конечно, не заплачет, как физик Рунге в «Семнадцати мгновениях весны», но адекватно оценит эту Колину мягкость. И начнёт говорить, прекратив уходить в этот тупик из слов «не брал я никакого видеомагнитофона». А когда разговор начинается более-менее полноценный, появляется шанс если не получить признание, то поймать оппонента на каких-либо противоречиях. Так их учил криминалист Хабаров.

Однако этого не произошло. И что делать в этой ситуации дальше, Коля, убей бог, не знает.

– Тактика допроса! – продолжает угорать Першинг.

Соколов презрительно смотрит на Колю и кривит губы, пытаясь изобразить улыбку. Коля читает в его глазах три слова: «Ты не сможешь».

Господи, внезапно доходит до Коли, да эти двое, они же – одно. Два быдла, признающие силу. Исключительно силу, и ничего больше.

А ещё ему представляется, как Першинг стоит в институтской курилке и рассказывает одногруппникам про то, что он, Коля, меньжанул. Что никакой он, на хрен, не опер, а гольный теоретик, только и всего.

Ослеплённый, оглушённый, раздавленный своим гневом, он бьёт Соколова в область селезёнки. Тот охает и сгибается пополам, схватившись за живот.

– Продолжай, – говорит Коля Першингу.

– Легко, – отвечает Першинг.

Словно кузнечик, он подпрыгивает к Соколову и растопыривает пальцы.

– Ну чё? – ехидничает он, приподнимая подбородок Соколова. – Поехали?

– Дайте… мне… подумать, – хрипит Соколов.

– Поздно думать, мудило…

Першин принимает стойку и, слегка подпрыгивая, начинает боксировать. Сначала он бьёт Соколова легко, еле касаясь, затем удары наносятся сильнее, а потом Першинг изображает корявый пируэт и двигает ему в челюсть ногой, с разворота.

Неужели прав Климов? Неужели нельзя по-другому? Так, как учил Хабаров, солидный представительный профессионал в дымчатых очках?

Климов, лёгок на помине, распахивает дверь пинком. В руке его пакет с продуктами.

– Ну? – спрашивает он. – Есть результаты, работнички?

Першинг потирает кулак.

– Нету пока.

– Нету, – передразнивает его Климов, – давайте прервёмся, пожрём. Присаживайся, Соколов! Жрать хочешь?

Соколов садится на стул. Он смотрит на Климова с уважением. Как на спасителя смотрит на Климова Соколов, понимает Коля. Дебил! Соколов! Ну, почему ты такой дебил?

– Не хочешь, как хочешь. – Опер достает из пакета хлеб и колбасу. – Порежь, – говорит Коле, – нож в тумбочке возьми. А ты, – велит он Першину, – вскипяти воды и завари чаю!

Климов закуривает и откидывается на спинку стула.

– Короче, Соколов, – к потолку поднимаются кольца дыма, опер, чуть смыкая-размыкая губы, становится похожим на карася, – мне нравится, как ты держишься. Молодец… Я вот сходил на улицу, проветрился и подумал: а может… забудем об этом магнитофоне?

– Чего? – удивлённо хрипит Соколов.

– Ничего… Ты безработный?

– Да…

– Могу устроить. Бабки будут, стаж. Догадываешься, о чём я говорю? Помощники мне нужны! А то у вас в районе чёрт знает что творится. Скоро из гранатомётов шмалять начнут.

– Но я же…

– Да не бзди! В чеченскую банду внедрять не буду. Так, подсветишь кое-что…

Соколов кивает.

Коля понимает, что он созрел и согласится на всё, что угодно, лишь бы поскорее выбраться отсюда. Удивительно другое – почему Климов не стал его дожимать?

– Ну и ладненько, – говорит опер великодушно, – вали домой. Завтра придёшь в девять, оформим бумаги…

Соколов поднимает с пола грязную, мятую рубаху и надевает её. Берёт в руки пиджак. Опустив голову, хрипя и шаркая, он покидает кабинет.