Апокалипсис от Владимира - Владимир Рудольфович Соловьев

— И это? — наклонил голову мой самый смелый мушкетер.

— Дорогой Никита, конечно же, это ныне действующий Президент.

— Круто! — обрадовались ребята. — А он в курсе?

— Уже да, — ответил я, — а вот его коллеги еще нет.

— А кто будут эти люди? — поинтересовался Табриз.

— Молодец, старик. Как раз об этом я и размышлял до вашего прихода — кто они и как им сообщить…

— И что, все главы государств автоматически становятся царями? — спросил Никита. — Даже президенты-женщины?

— Это лишнее, — ответил я, — государств уже и так многовато. Всем миром будут править двенадцать царей, по шесть на долю Билла и мою. Одного мы уже знаем, остается еще пять. И радостную весть принесете им вы! Не так уж и много работы — пять вербовок на троих. Пустячок, голуби вы мои почтовые!

— Понятно, то есть добрые новости доставим мы, — повторил Никита и посмотрел на Табриза с Ильей. Те выглядели вполне жизнерадостно.

— Это тяжелая работа — быть царем, — заметил я, — не так много приколов, как кажется. Свободы ноль — в одиночестве даже задницу в туалете не подотрешь. Все от тебя чего-то хотят, лезут с просьбами, а ты и в ресторан с друзьями не можешь выбраться, и в лом не напьешься, и к девчонкам не попристаешь. Однако вербовать вам их все равно надо.

Я думал, что у моих ребят промелькнет хотя бы тень сомнения в собственных силах, но оказалось, что беспокоился я напрасно. Они были готовы действовать сию минуту.

— Понятно, — сказал Никита. — А как мы поделимся с Биллом? И кого вербовать?

Я не успел ответить на его вопросы, потому что Илья, стоявший рядом с Никитой и молчавший все это время, вдруг решил, что наступает Новый год и всем покупают подарки, так что нечего скромничать. В самый раз огласить весь список желаний.

— Володь, — сказал он, — а ведь нам могут не поверить, что мы от тебя. Никакие грамоты не помогут. Может, подкинешь нам по парочке каких-нибудь явных умений, чтобы у граждан не возникали сомнения.

— Нахал, но молодец! — ответил я и мысленно обратился к Даниилу. Не было никаких сомнений в том, что он прекрасно знает, что сейчас происходит. Через мгновение я ощутил приятное тепло, разливающееся в груди, появилось состояние легкости, несколько изменилось цветовое восприятие окружающего мира и голос Учителя зазвучал у меня в голове. Довольно приятное ощущение и несколько неожиданное. Легкий массаж головы изнутри.

— Способные ребята, — произнес Даниил, — и в данной ситуации они правы. Пусть подойдут к тебе и встанут на колени.

— Ты с ними сам будешь говорить? — спросил я.

— Да, но через тебя и твоим голосом, — было мне ответом, — а то вдруг у них психика не выдержит. А наносить неофициальный визит в Москву в свете предстоящей коронации Президента было бы некорректно.

— И что, — удивился я, — вот в этом кабинете и будем совершать такое таинство? Неудобно. Это как жениться в джинсах и в поселковом совете. Надо все красиво сделать, ну там фата, платье белое…

— Ну, если ты на этом настаиваешь, — ответил Учитель. — Хотя не уверен, что парням будет комфортно в таком одеянии, ведь они не трансвеститы, учитывая, что до сих пор живы.

— Даниил, не будь занудой, я образно выражаюсь!

— Да и я шучу! — И в моей голове зазвучал его смех.

Надо отметить, что смеется Учитель довольно странно. Не скажу, что неприятно, но все же. Бывают люди, смех которых напоминает омерзительное ритмичное гыканье. Они его, понятное дело, смущаются и пытаются сдержать, но гык оказывается сильнее и вырывается наружу, производя впечатление пука. Таким образом, их смех — это вереница прорвавшихся пуков, другие напоминают осликов, икающих пулеметными очередями; третьи гамадрилов, протестующих против отбора у них бананов. Даниил не из их числа (что и неудивительно), и по формальным признакам у него очень приятный смех. Негромкий, интеллигентный и мелодичный, но именно последнее меня и настораживает. Мелодия не меняется. Как звонок мобильного телефона — раз за разом идеальное повторение. Ой, что-то я снова отвлекся! Какой, право, пустяк.

— Володь, — Илья говорил настороженно, — прости, если я что-то не то сказал.

Мою беседу с Даниилом ребята слышать не могли и, очевидно, трактовали затянувшуюся паузу как недовольство с моей стороны.

— Все хорошо! — ответил я. — В вашем пожелании есть рациональное зерно. — Я встал из-за стола и вышел на середину кабинета к ребятам. Они стояли как на разводе, плечом к плечу. При моем приближении парни невольно подтянули животы и приподняли подбородки. Забавно. Видно, в каждом мальчишке живет солдат.

— Опуститесь на левое колено, — торжественно произнес я.

Вот за что я люблю Даниила, так это за открытость моим идеям. Не дал он превратить обряд инициации в тривиальную процедуру, проявил заботу, хоть и по-своему. Как только колено последнего из моих мальчишек коснулось пола, кто-то резким движением сдернул декорации. Мы оказались в прохладе высокого, темного помещения. Я сразу узнал его — храм Гроба Господня. Мы стояли у места, где почти две тысячи лет назад стоял крест, и мы были не одни. Рядом с тремя моими помощниками, также коленопреклоненные, стояли незнакомые мне молодые люди. Я почувствовал присутствие Даниила и Билла.

На мне опять оказался хитон — неудивительно, это уже вошло в добрую традицию. Билл, стоявший подле меня, также был вынужден мириться с рабочей экипировкой. Ребята тоже переоделись. Конечно, не сами. Я отметил, что хитоны им идут, а покрой и качество материала были такими же, как у нас. Разумно, а все равно чуточку обидно. Я не требую погон, лампасов и прочих знаков отличия, но, согласитесь, меня никто в Иерусалим на инициацию не возил и модных хитончиков не выдавал.

Надо же, чувствую себя как старый большевик, которого вдруг уравняли с рабочим призывом конца 20-х годов. Конечно, чтобы сейчас быть на стороне Даниила, много ума не надо — все понимают, что он Спаситель! То ли дело мы с Биллом — в наше время риски были другие, и все могло повернуться иначе. Одним словом, к победителям примазываться — невелика заслуга. Не спорю, ребята мои просто замечательные, однако можно было бы устроить им обряд поскромнее. Есть ведь трогательная отечественная традиция — давать клятву на Воробьевых горах. Герцен и Огарев — чем не пример для молодежи? Красота, и ехать недалеко!

Эх, балуем мы молодежь.

К счастью, мое ворчание не оскверняло тишину храма, так как монолог был внутренним. Итак, что мы имеем? Два апостола? Здесь, ставим галочку. Шесть граждан, стоящих на коленях в ожидании приема в пионеры евангелического движения и ниспослания чудесных возможностей? Здесь! Даниил-Спаситель? Пока не вижу. Куда это он запропастился, в тени, что ли, прячется? Раз уж вытащил всех нас сюда, то, значит, сам за все и должен отдуваться. Не думаю, что молодежь поймет, если Спаситель не уделит им хотя бы пару минут.

Даниил не прятался в тени. Он возник практически ниоткуда, материализовавшись из воздуха одновременно с первыми звуками его голоса, восклицавшего: