Юрий Чурбанов: «Я расскажу все как было…» - Андрей Караулов

Но когда у меня описывали имущество, то тут и выяснилось, что это самый обычный, ширпотребовский халат, расшитый цветными нитками, и цена его — сто рублей. Ну и как, спрашивается, в такой обстановке, за столом, где сидят либо прибывшие со мной из МВД СССР офицеры и генералы, либо местные руководители, можно было всовывать деньги приехавшему из Москвы незнакомому человеку! Да и кто бы рискнул!

Если мне что-то дарили, то, в лучшем случае, это могла быть красивая расшитая тюбетейка — то есть подарок, от которого отказываться нельзя, если ты уважаешь, конечно, законы гостеприимства этой республики. Но какая же это взятка? А тому же Сабирову, кстати говоря, Прокуратура СССР приписала, что за три года работы в УВД Хорезмской области он съел лепешек, бесплатно присылаемых ему из буфета, где-то аж на 100 рублей. Сабиров говорит следователям: «Поймите, я жил без жены и детей, готовить было некому, ну приносили мне эти лепешки, виноват, иногда просто забывал рассчитаться…» А ему инкриминировали это как взятку.

И до таких глупостей докатывались следователи.

* * *

Теперь такой вопрос: да, конечно, я имел поддержку и некий «тыл», некую «стену» в лице Леонида Ильича Брежнева — но разве Генеральный секретарь ЦК КПСС, человек крайне щепетильный и предельно честный в таких вопросах, допустил бы, чтобы его зять, занимающий высокое должностное положение, был бы, как писал в «Огоньке» молодой Лиханов, «горьким пьяницей»? Какие журналистские эмоции обуяли Лиханова, откуда эта информация черпалась — не знаю. Все мы не святые, конечно. Почему бы и не выпить рюмку в кругу друзей, знакомых, товарищей? Но нельзя же все сразу возводить в какую-то степень, наделять человека всеми пороками сразу и, не задумываясь, навешивать на него все возможные и невозможные ярлыки! У нас — случалось! — были действительно горькие пьяницы, которые, даже занимая определенное положение, как говорится, «не просыхали». Но в высоких эшелонах власти этого никогда не было. Да и кто бы терпел? А, кроме того, если бы я и сам был «горьким пьяницей», то разве поднялась бы у меня рука освобождать от работы в МВД СССР тех людей, которые действительно страдали этим пороком?

Теперь посмотрим любую поездку, любую область. Что такое банкет? Утром, естественно, никакого банкета быть не может. Утром — это обычный завтрак без спиртного. Наступает вечер. Но ведь всему же есть свой предел. Человек приезжает в незнакомую для себя область. Он не знаком или знаком, но поверхностно, с ее руководством. То есть еще неизвестно, как у них сложатся взаимоотношения, каждый «примеряет» друг друга к себе; а у меня — это нужно сразу понять — миссия, далекая от праздного любопытства, тем более что я в свои замыслы предварительно никого не посвящал. То есть никто не знает, с чем я приехал. А ведь тут можно всего ждать!

Значит, у «отцов города» уже существует некоторая настороженность. Будет ли человек в этой ситуации компрометировать себя банкетом? Что я о нем могу подумать, спрашивается?! И откуда этот руководитель знает, как еще все повернется. Тем более они понимали: я имел «прямой выход», если мне не понравится, как тот или иной секретарь (и не важно, какой это уровень: райком, горком, обком) решает вопросы, связанные с проблемами органов внутренних дел на местах, то ему и этот банкет выйдет боком. Значит, не банкет, а только обычный ужин. А если еще в лице первого секретаря оказывается умный и интересный собеседник… Но тут опять-таки нужно сразу определить ту грань, которая отличает банкет, то есть пышное застолье, от обычного товарищеского ужина — даже, наверное, не стоит в этом случае обращаться к «Толковому словарю» Даля. Может быть даже, что это и не ужин вовсе, а обычная деловая беседа под рюмку водки, которая, по-моему, никогда не возбранялась.

На допросах Гдлян очень часто говорил об «узбекском застолье». Теперь посмотрим, что же это такое на самом деле.

Я дважды бывал в Узбекистане и никогда не видел, чтобы люди, находящиеся со мной за столом, выпивали бы больше одной-двух рюмок. На улице — жара. Очень душно. В Узбекистане люди в основном пьют чай, а не коньяк или водку. Тут, наверное, стоит даже уйти в историю: ведь Коран запрещает употреблять алкоголь. А в Узбекистане сейчас даже еще больший интерес к Корану, чем когда-либо. Я уже не говорю о том, что в среднеазиатских республиках существует исключительно уважительное отношение к старшим. И если на столах для приличия и стояли спиртные напитки, то это еще не повод объявлять короткий ужин застольем или банкетом…

Теперь другая сторона: если был банкет, то как ты утром будешь работать и встречаться с людьми? О чем с ними разговаривать? Ты неважно себя чувствуешь, у тебя болит голова. От тебя разит «вчерашним». Ну, куда это годится?

Опять-таки узбеки очень чутко реагировали на человека, который провел нетрезвую ночь. Я это знаю и по их рассказам, и по личным наблюдениям. Так нужно ли «надираться» до такого состояния, чтобы утром людям было бы неудобно просто смотреть в глаза? Тем самым людям, с которыми ты вечером сидел за столом?!

Единственно, что я с удовольствием посмотрел, — это исторические места Самарканда и Бухары. Не познакомившись с историческими традициями, невозможно, по-моему, понять жизнь народа сегодня. Это наша сокровищница. Мне и раньше приходилось много читать об Узбекистане.

Всегда с уважением относился к узбекскому кинематографу — особенно мне запал в память прекрасный фильм «Тахир и Зухра». Его, я думаю, мало кто и видел. Я запомнил его еще с комсомольских лет, — и вот, приехав в Ташкент, я попросил, если есть возможность, посмотреть его. И что же оказалось — этого фильма уже нет. То ли пленка пришла в негодность, то ли его просто не нашли — короче говоря, сами узбеки о нем уже не знают. «Тахир и Зухра» — это узбекский «вариант» старой легенды о Ромео и Джульетте — вот чем я на самом деле занимался, а не гаремами, как писал все тот же Лиханов в «Огоньке»…

И ведь договорились журналисты в газетах до того, что наша колония похожа на санаторий.

Вот я и расскажу теперь, какой это санаторий.

Среди осужденных нашу колонию именуют «ментовской зоной». Разумеется, такая «кличка» дана не случайно. Дело в том, что осужденные из числа бывших работников Прокуратуры, КГБ, МВД и партийных органов в равной степени, то есть независимо от той должности, которую они занимали «в миру», не могут находиться в одной колонии с уголовниками. Там им не жить. Возможна расправа. Таков закон уголовного мира. Поэтому у нас еще со сталинских, если не ошибаюсь, времен и существуют «ментовские зоны».

Сейчас на территории Советского Союза их всего три: Нижний Тагил, Иркутск и Алма-Ата. Многих «высокопоставленных» осужденных отправляют именно сюда, в Нижний Тагил. Почему так? Не знаю. На месте Нижнего Тагила, одного из самых загрязненных, самых тяжелых (в экологическом плане) городов Советского Союза, мог бы быть и любой другой город. Любой! И это было бы, наверное, лучше, потому что в Нижнем Тагиле дышать уже совсем нечем.

Уже три года, как я здесь. По численности «ментовская зона», то есть колония № 13 не больше и не меньше, чем сотни других колоний страны. У нас примерно такое же количество отрядов. Каждый отряд в среднем где-то около 80-100 человек — такая численность предусмотрена существующими нормативными актами, которые регламентируют деятельность исправительно-трудовых учреждений. Режим здесь усиленный. Для всех усиленный: Иванова, Петрова, Сидорова…