Снежная жаба - Анна Ольховская

— Да. Я его от волков отбил, израненного.

— Ага, отбил, значит, — многозначительно покивал старик. — Как вчерась, на поляне? Када от волчар тока ошметки кровавые остались?

— Нет, не так. В тот раз я их просто напугал до… гм…

— До усеру?

— Ну, как‑то так. Лок почти не жилец был, но я смог его выходить. Не без медицинской помощи, конечно.

— Да, шрамов на ем — жуть, я ишшо думал, в какую ж такую передрягу угодил сынок Казбеков? Я помню ту волчицу, што прибегала к ему на свиданку. Твой зверь, кажись, из первого помета, ему года два должно быть. Так?

— Наверное. Я его около года назад подобрал, он тогда подростком был.

— А волчица два раза прибегала, значит, ишшо должны быть полукровки, но мы с Казбеком больше никого не встретили. Тока твово, ишшо зимой, на охоте. Они с Казбеком сначала чуть не сшиблись, а потом обнюхались, хвостами замахали, заулыбались и ну танцевать. Прыгали, чисто щенки. Я поначалу ошалел слегонца — отродясь Казбек с волками так не прыгал, тока с волчицей той. Думаю, никак и до зверей голубая зараза дошла, тьфу, мерзость содомская! А потом пригляделся — морда‑то у волка точь‑в‑точь как у моего пса, да и сам слишком здоровый и лохматый для волка. Ну и дотумкал — полукровка он, от той волчицы. Как и твой сын, да? — Взгляд старика вдруг стал острым и внимательным.

— Да, — усмехнулся Кай. — Можно и так сказать. Только не от волчицы, хотя… Его мама — очень сильная, очень самоотверженная, очень преданная и очень нежная. Нежная волчица.

— Померла, видать?

— Нет, к счастью, жива.

— Так почему ты один с мальцом на руках по лесу бегаешь? Мать где?

— Мы с Михаэлем шли к вам.

— Как это?

— Мне Лок сказал, что здесь живут хорошие люди. И его отец.

— Сказал?!!

— Ну, не совсем сказал, я потом объясню. И мы искали вас, но заблудились. А потом пришли волки. Дальше ты знаешь.

— Не, погодь, погодь, — Степаныч потряс головой, словно пытаясь собрать разлетевшиеся мысли воедино. — Ты мне все по порядку обскажи: кто ты, откуда такой взялся, почему забрал ребенка у мамки, зачем к нам с Казбеком шли? Тока сначала давай поедим, а то блины ужо остыли почти.

И они поели. И накормили простоквашей ребенка.

А потом Кай рассказал старику все.

— Никто не должен пока знать, что мальчик жив, — еле слышно произнес Кай — связки, не привыкшие к нагрузкам спикера, возмущенно шипели и категорически отказывались выдавать звук. — Даже Виктория. Иначе эти фанатики, возглавляемые моей матерью, доберутся до него. Поэтому я и принес его сюда. Больше идти нам некуда…

— Охохонюшки, — старик машинально вытащил из кармана растянутых джинсов смятую пачку папирос и зажигалку, но потом посмотрел на снова засопевшего малыша и отложил курево на стол. — Ежели кто другой рассказал бы мне такую историю, тока одно подумал бы — во брешет! Ему бы книжки писать, брехуну, озолотился бы. Но я сам, вот энтими вот зенками, видел, што ты сотворил с волками. Да обличье ваше с мальцом очень уж нелюдское. К тому же не однова раза встречал я белобрысых чужаков возле той горы, што ты мне указал. Я ишшо думал — братья, што ли, тутотка шляются? Похожи друг на дружку, што твои матрешки. И чего повадились в энти места на охоту ездить, есть ить и другие, зверьем побогаче. А тут вона какая хрень — фашисты, самые што ни на есть настоящие, в наших местах, оказывается, стока лет живут, а мы ни сном ни духом! Хотя откедова нам про вас узнать, ежели вы под землю, как кроты, закопались. И што, бракованных… тьфу ты, нечисть фашистская, как так можно про ребятенков! — Степаныч вскочил с лавки, на которой сидел, и принялся мерить шагами комнату, свирепо гоняя косматые брови вверх‑вниз. — Ежели ребятенок получится, скажем, чернявенький или с болячкой какой, он, значицца, неправильный, и его топить, как котенка слепого?!!

— Не топить, — глухо произнес Кай. — В последние десять‑пятнадцать лет «утилизация биологических отходов» проводится путем инъекций, а раньше…

Он закрыл глаза и отвернулся — даже просто говорить об этом было мучительно стыдно. Да, он не имел и не имеет никакого отношения к творившемуся в лабораториях «Аненербе» кошмару — он сам, по сути, был производным этого кошмара, но он жил среди них, это его мир! Уродливый, искаженный, болезненный, но его…

— Што раньше? — Степаныч пнул ногой ни в чем не повинную лавку. Пес, давно сообразивший, что сейчас лучше не попадаться хозяину под ноги, благоразумно ретировался в соседнюю комнату и озадаченно наблюдал оттуда за разбушевавшимся стариком. — Энта ж надо, слова какие придумали! Утилизация биологических отходов! Убийство невинных младенцев, вот што это! Ироды, самые што ни на есть настоящие! Счас, значицца, уколы детишкам делают смертельные, а раньше? Расстреливали? Душили?

— Ну зачем тебе это знать, дед? — прохрипел Кай. — Зачем? Ты пойми — я рос среди этого, я сам зачат неестественным путем, моя собственная мать видит во мне лишь банку с «правильным» генетическим материалом, очищенным от примесей! И сейчас я должен любой ценой спасти своего «бракованного» сына! А ты заладил — как убивали, как убивали! Сжигали! В специальной печи! Ты доволен?! Сейчас тоже сжигают, но уже мертвых.

— А тада што?.. — Степаныч побледнел и схватился за сердце. — Живьем… в топку?!

— Да! Да!! Да!!! И моего сына туда отправят, если доберутся! Но сначала будут мучить его опытами! Пока не замучают до смерти!!!

Бастовавшие связки не выдержали всплеска эмоций и все‑таки врубили звук на полную катушку, и к концу фразы сдавленный хрип превратился в крик. Крик боли, отчаяния, ярости.

Михаэль вздрогнул, распахнул серебряные глазенки, увидел искаженное лицо папы, и личико малыша моментально превратилось в гримаску страха. Серебро переполнилось влагой, всхлип, другой, третий и — полноценный ор.

Эхом отозвался угрожающий рык, и из соседней комнаты примчался возмущенный пес — вы что тут делаете с моим подопечным? Почему он плачет?!

— Тихо, Казбек, не бузи. — Старик поспешно взял на руки заходившегося от крика малыша и начал ласково укачивать его: — Ну‑ну, Мишаня, не плачь! Ты прости меня, дурня старого, и папка твой пусть меня простит! Вам обоим ох и несладко счас, особливо папке, а я привязался — што да как. Я помогу вам, не переживай. Будете у меня жить стока, скока понадобится, а потом твой папка што‑нить придумает, и басурманов фашистских из подземелья погоним поганой метлой! Пусть катятся с нашей земли куда подальше! А еще лучше — пересажать всех тех гадов, што над детишками измываются, а остальных, баб с ребятенками, в санатории какие отправим, подлечим, мозги вправим — и будут они жить‑поживать, как все нормальные люди. Папка твой справится, он вон какой, самый што ни на есть настоящий… энтот… как ево… экстрасекс, во!

— Во‑первых, — невольно улыбнулся Кай, — не экстрасекс, а экстрасенс. А во‑вторых, мне здесь оставаться нельзя. Меня будут искать и обязательно найдут. Поэтому мне надо сегодня же вернуться, они и так уже скорее всего обнаружили, что я исчез. И вполне возможно, уже организовали поиски…