Взаперти - Николай Свечин

– Так что насчет кандидата на должность?

– Должность холопа? – усмехнулся Федор. – Таких сотни три, есть из кого выбрать. Народ хочет выйти на волю с деньгой. Некоторые, знаю, вкалывают даже за двоих – это помимо себя! Из мужиков которые, им не привыкать к тяжелому труду. А вам какую работу хочется?

– Да все равно, лишь бы шла в зачет.

– Хм… Я сам занимаюсь чернением кожи в сапожной части военной мастерской. Но знаю там всех. Хотите приискать порядочного?

– Да, чтобы ему хотелось платить. Деньги у меня есть, причем не украденные, как у… Я, знаете ли, статский советник… бывший. Служил по полиции с тысяча восемьсот семьдесят девятого года. Здесь оказался вследствие провокации. У детей заповедное имение в Варнавинском уезде, они назначили мне что-то вроде пособия. Так что с наличностью проблем не будет. Да, как у вас насчет чаю? Пить охота.

Пакора насупился:

– Отварной воды хоть залейся, а чай надо выписывать в лавочке. Я обычно пью вприглядку. И с куревом беда. Друзья у меня на воле остались, тоже околоточные: Леша Головков да Леша Крештопов. Они иногда балуют, пересылают зайчика и травку[77]. Но нечасто, поскольку взяток не берут и шиковать им не на что. Потому чай пью капорский, в аптеке он стоит семь копеек фунт. А заедаю пирогами с молитвою[78].

– Теперь побалуемся вместе. Я хочу взять чайное довольствие в камере на свой кошт – не против?

Федор недоверчиво посмотрел, потом спросил:

– Зачем вам это?

– Пусть все получат поровну. Даже этот, из шпилевочно-пришивочного. Не могу же я вас угощать, а его нет.

– А… Ну, буду ваш должник. Если смогу чем отблагодарить, только скажите. А без чаю тяжело, да.

– Вот и договорились. Завтра меня должны освидетельствовать на годность к работам, и сразу понадобится батрак. Вы уж похлопочите.

Разговор на этом можно было и кончать, но Лыкову не хотелось возвращаться в камеру. Похоже, он там еще насидится, пока комитет по его спасению добьется пересмотра дела. И он продолжил расспросы:

– Федор Автономович, а кто главный заправила в обворовывании арестантов?

– Капитан Сахтанский – слыхали о таком? Первый помощник начальника тюрьмы.

– Не только слышал, но и успел познакомиться. Но ведь работами всегда занимается особый помощник. Как же Сахтанский его оттер?

– Не знаю. Кочетков сам мзды не берет, но других удержать не может. Слишком доверчивый. Хозяйство большое, и главная его забота – чтобы в отчетах все шло гладко. Вот ребята и распустились. Официально надзором за работами занимается третий помощник смотрителя ротмистр Белозор. Но военно-обмундировальную мастерскую у ротмистра отобрал капитан. А главные обороты в той мастерской.

– Кочетков не знает, говорите?

Пакора огляделся и сказал, понизив голос:

– В Литовском замке, Алексей Николаевич, все продается и все покупается. «Иваны» из татебного отделения заправляют. Только наш коридор не под ними, потому как люди тут особые и вмиг найдут защиту. А остальных блатные прижали крепко. Доят тюрьму, как хотят, и делятся со старшими надзирателями. Ну и Сахтанский как первый помощник смотрителя их прикрывает.

– А Непокупной?

– Он вынужден быть… как это? Дипломатом. С тутошними ссориться нельзя, вот он и потакает. За деньги, конечно: у воды да не напиться? А в дела чужих отделений Иван Макарович не суется. Он в ровных отношениях со всеми, и его можно понять. Непокупному осталось два года до отставки. Формуляр у дяди чистый, и он может рассчитывать на полную пенсию[79]. Для чего ему скандалы? Вот и мирится. Опять же, среди старших надзирателей есть очень сильные фигуры. Самый прожженный – Лясота. Он и заведует татебным отделением. Что там творится, не передать словами. Словно это не образцовая тюрьма в столице, а Сретенская пересылка. Снаружи все кучеряво. А копни, такое полезет…

– Например?

– Например, мужеложцы должны находиться в отдельных камерах, в Восьмом коридоре. Там они и сидят. Однако по ночам к ним заявляются фартовые, когда им захочется. А кому бабу надо, идут на квартиру к дьячкам Спасской церкви. Туда им за рублевину приведут молодую да фигуристую.

– Половой вопрос – дело важное, Федор Автономович. Но не самое. Нет ли чего посерьезнее?

Но тут Пакора замкнулся. Ему явно не нравились вопросы нового сокамерника и особенно его желание что-то поменять в сложившемся порядке. И околоточный стал отговариваться незнанием.

Лыков понял, что для первого раза достаточно, и уже хотел возвращаться в камеру. Вдруг из тамбура в коридор вошли двое. По их повадкам сыщик сразу узнал настоящих глотов[80]. Бушлаты у них были надеты на одно плечо, по-молодецки. Это верная примета: так ходят на каторге «причандалы» – те, кто составляет свиту «иванов». Ухарские рожи вошедших подтверждали правоту Лыкова. Оба заросли бородой – значит, относились к разряду испытуемых. Надзиратель на входе пропустил их без единого слова.

Поравнявшись с бывшими полицейскими, глоты остановились и начали рассматривать сыщика. Потом рыжий ткнул в бок белобрысого и сказал:

– Ты глянь, Жоржик, – это Лыков. Я слыхал, что его к нам пришлют. И вот, не соврали. Здорово, дух![81] Что, опять заступил за постромки?

Сыщик сдержался, чтобы не попасть в первый же день в историю. Но рыжий не унялся:

– Молчишь, как баба? Шла бы тогда в Первый коридор, твое благородие.

В тюрьме это самое страшное оскорбление. Фартовые бились до полусмерти, если один к другому обратился как к женщине. Здесь Алексею Николаевичу нельзя было давать слабину, иначе совсем сядут на голову. И он решил проучить наглеца.

Лыков шагнул к жигану и произнес спокойным голосом:

– Что же ты, дуроплясина, табель о рангах до сих пор не выучил? К статским советникам следует обращаться «ваше высокородие».

– Какое же ты теперь высокородие, ежели такой же, как и мы? – серьезно сказал рыжий, но на всякий случай сдал назад.

– Никогда я не буду таким, как ты, – ответил сыщик и взял наглеца за горло. Напарник кинулся на выручку и тоже оказался в захвате. Алексей Николаевич поднял обоих на три вершка и прислонил к стене; те хрипели и сучили ногами. Дежурные надзиратели обомлели, но вмешаться не спешили.

Лыков, держа фартовых на весу, трижды сильно стукнул их головами, приговаривая: