Дар дождя - Тан Тван Энг

– Твоя семья в безопасности? – спросил Эндо-сан.

Через несколько дней после приема в доме Генри Кросса секретарь Альфреда Скотта сообщил мне точные даты отъезда нашей семьи.

– Они вышли из Саутгемптона две недели назад.

– Судоходные маршруты будут патрулироваться немецкими подводными лодками.

Я сверился с его календарем.

– Сейчас они уже на полпути отсюда, очень далеко от Европы.

Я пытался не показывать тревоги, но плавание действительно было слишком долгим, через огромные расстояния в незащищенных водах. Меня снедало чувство вины, потому что они должны были вернуться два месяца назад, но из-за моего отказа поехать с ними отец решил продлить пребывание в Лондоне, раз уж я не собирался пропускать начало учебного года. Я мысленно велел себе позвонить Скотту и узнать, есть ли у него новости от отца.

Мы слушали радио. Война была так далеко, что я даже не думал, что она как-то затронет нашу жизнь. Приходившие новости воспринимались как многосерийная постановка, которую слушали или читали за завтраком, а потом забывали до следующего утра, когда наступал черед следующей, еще более ужасной, серии.

Несмотря на начало учебного года, вернувшись из разъездов, Эндо-сан усложнил мои тренировки, словно стараясь уложиться в воображаемый график. Он согласился перенести их на вечер, чтобы подстроиться под школу, но потом доводил меня просто до исступления, и мне не с кем было об этом поговорить, кроме Кона.

Подружившись с Коном, я постепенно узнал истории, ходившие про его отца, Таукея Ийпа. Сплетни постоянно витали в воздухе, но я никогда не обращал на них внимания. Особенно наслаждался байками о предполагаемом предводителе Общества красного знамени дядюшка Лим.

– Ты не можешь остановиться, словно кухарка, – однажды не выдержал я, тем не менее сгорая от неутоленного любопытства.

Я узнал, что Общество красного знамени было триадой, китайской преступной группировкой под предводительством так называемой Головы Дракона. Многие первые китайские поселенцы состояли в подобных организациях; они привезли с собой традиции и правила триад и – за плату – помогали собратьям по эмиграции оставаться на плаву в чужой стране. Перакские войны в Малайе[57]в восьмидесятых годах девятнадцатого века велись при поддержке противоборствующих триад, каждая из которых стремилась отхватить больший кусок территории. Их доходы складывались из членских взносов, проституции и подпольных казино. Многие держали курильни опиума, сами же поставляя туда контрабанду.

– Ты – член триады? – спросил я дядюшку Лима.

Тот бросил на меня свирепый взгляд, оскорбленный тем, что я посмел задать ему настолько личный вопрос.

– Не зли Таукея Ийпа, – заявил он вместо ответа. – Говорят, власти у него больше, чем у губернатора Сингапура.

– И мой дед состоит в такой триаде? Ведь правда? Ты поэтому ему так предан?

Но дядюшка Лим заявил, что ему нужно искать запчасти для машины, и отказался продолжать разговор.

В короткие промежутки, когда Эндо-сан бывал занят, я гостил в доме Кона. Дом, находившийся в богатых китайских кварталах Джорджтауна, разделенных на Питт-стрит, Лайт-стрит и Чайна-стрит, стоял через два дома от La Maison Bleu, Голубого особняка, раньше принадлежавшего Чонгу Фатцзы, генеральному консулу Китая в Сингапуре, который состоял на службе у маньчжурского правительства. Отец рассказывал, что его похороны в тысяча девятьсот шестнадцатом году были самыми пышными из всех, когда-либо устроенных на Пенанге; даже голландские и британские власти приказали приспустить флаги на территории своих колоний.

– В том доме в двадцать втором году я встретил твою мать, – сказал он. – Сын Чонга Фатцзы продолжил традицию отца устраивать пышные приемы. И однажды на одном из таких приемов с танцами я увидел твою мать. Я подошел к ней, она улыбнулась и тут же, не сказав ни слова, оставила своего несчастного кавалера посреди зала, протанцевав остаток вечера только со мной.

Я смотрел, как он улыбается ее образу.

– Ты знаешь, что она сделала, когда сломала каблук? Сняла туфли и бросила в угол, устроила настоящий фурор среди остальных дам. А потом сказала: «Вы не хотите поступить как джентльмен и тоже снять ботинки?»

– И что ты сделал? – спросил я.

– Снял ботинки и танцевал с ней всю ночь, пока все не разошлись по домам, – ответил отец. Его глаза сияли от воспоминаний.

Голубой дом, дом маньчжура (его стены были выкрашены индиго, привезенным из Индии), помог мне найти дом Кона, оказавшийся чуть дальше по улице.

Я постучал в широкие деревянные ворота. Дом был окружен высокой беленой стеной, поэтому заглянуть внутрь было нельзя. Через секунду усилием старика-привратника створки распахнулись, и я переступил низкий порог. Ворота захлопнулись у меня за спиной, тут же приглушив уличный шум.

Здание было построено в китайском стиле, с крышей, выгнутой краями вверх. Терракотовая черепичная кровля потяжелела от застарелых наростов мха, в которых бойко копошились голуби. Кон выглянул с балкона на втором этаже. Я помахал ему, и он исчез в глубине комнаты.

Друг встретил меня у парадного крыльца и повел в гостиную. Вход в нее преграждала большая деревянная ширма с тысячью затейливых резных фигурок, покрытая позолотой. С перекрещивавшихся потолочных балок свисали красные фонарики, а на квадратных деревянных пьедесталах, инкрустированных перламутром, возвышались вазы и нефритовые статуэтки. Разувшись, я ступил босыми ногами на холодный пол из керамических плиток. Я понемногу остывал от уличной жары.

Таукей Ийп, отец Кона, вышел из-за ширмы и пожал мне руку. Тонким, с выдающимися скулами лицом и мудрыми темно-карими глазами он походил на ученого конфуцианской эпохи. До меня доходили слухи, что он, как и многие состоятельные китайцы старшего поколения, часто навещал городские опиумные курильни. Увлечение наркотиком часто приводило к тому, что плоть на лице истончалась, туго натягивая кожу на кости, и, глядя на него, я почти поверил слухам.

Он спросил, как дела у отца, упомянув о их совместных сделках.

– Он – один из немногих английских туан-бесаров[58], которые открыто имеют с нами дело, – заметил хозяин дома, почтив моего отца титулом «Большой босс», которым малайцы называли великих людей. – Я был на свадьбе твоих родителей.

Таукей Ийп казался добродушным, и я засомневался, что он мог отправлять врагов на смерть. Но тут я почувствовал, что он читает мои мысли, и вздрогнул. Чтобы еще больше меня смутить, он добавил: