Тайна леди Одли - Мэри Элизабет Брэддон

— Я не знала в родном доме ничего, кроме угнетения, — тихо промолвила мисс Толбойз. — Меня вынуждали подавлять свои чувства, и я загоняла их внутрь, прилагая сверхъестественные усилия, чтобы не дать им вырваться наружу. Мне не позволяли иметь друзей и поклонников. Матушка моя умерла, когда я была совсем юная. А отец — отец всегда вел себя так же, как сегодня. У меня не было никого, кроме брата. Всю любовь своего сердца я отдала ему. Стоит ли удивляться, что с той минуты, как я услышала о его убийстве, я не могу думать ни о чем, кроме возмездия!

Роберт Одли смотрел на нее с благоговейным восхищением. Сила страсти и гнева сделала величественной ее красоту. Она не была похожа ни на одну из женщин, что он повидал на своем веку. Кузина его была хорошенькой, супруга дядюшки — обворожительной, но Клара Толбойз была прекрасна. Ее лицо отличала классическая чистота, и чистота эта была несравненной. Даже ее серое платье, при всей его пуританской простоте, с необычайной выразительностью подчеркивало ее красоту.

— Мисс Толбойз, — промолвил Роберт Одли, — ваш брат не останется неотомщенным. Если вы наберетесь терпения и доверитесь мне, лучшего помощника — профессионала! — вы не найдете нигде.

— Я вам верю, — отозвалась Клара Толбойз, — потому что вижу: вы действительно хотите помочь мне.

— Я знаю: продолжая поиски, я совершу то, что предначертано мне судьбой. Скажите, мисс Толбойз, есть ли у вас письма брата?

— Да, два письма. Одно он написал вскоре после женитьбы, второе отправил из Ливерпуля накануне отъезда в Австралию.

— Вы позволите на них взглянуть?

— Да, конечно. Я вышлю их вам, если вы оставите мне свой адрес. Время от времени вы будете мне писать, не так ли? Должна же я знать, как продвигается дело. Пока я живу здесь, мне придется действовать втайне, но через два-три месяца я уеду из дома и смогу поступать как мне заблагорассудится.

— Но ведь вы не собираетесь покинуть Англию?

— Разумеется, нет. Я хочу навестить своих друзей в Эссексе.

Роберт Одли вздрогнул, и это не ускользнуло от внимания Клары Толбойз. Она пристально взглянула на молодого адвоката и поняла все.

— Джордж погиб в Эссексе, — медленно проговорила она, не сводя глаз с Роберта.

Роберт кивнул.

— Жаль, что вы угадали, — сказал он. — Теперь вы знаете много, слишком много, и от этого мое положение становится с каждым днем все сложнее, все мучительнее. До свиданья.

Он пожал девушке руку, и рука ее была холодна, как мрамор.

— Пожалуйста, возвращайтесь домой, не теряя ни минуты, — участливо сказал Роберт. — Иначе вы простудитесь.

Клара горько усмехнулась и сбросила шаль со своей прекрасной головки. Холодный ветер тут же растрепал ей волосы.

— Простужусь! Экая беда! Ради брата я готова дойти до Лондона по снегу босиком, если только это вернет его к жизни!

И она разрыдалась — впервые за этот день.

Роберт с состраданием смотрел на нее. Она была так похожа на Джорджа, что он, Роберт, уже не мог думать о ней как о чужом человеке. Сейчас ему просто не верилось, что они познакомились только сегодня утром.

— И все же нужно надеяться, — чуть слышно промолвил он. — Надеяться, несмотря ни на что. Надеяться на лучшее.

— Нет, — сказала, Клара, взглянув на него сквозь слезы. — Я надеюсь только, что смогу отомстить. До свиданья, мистер Одли. Впрочем, погодите. Вы забыли дать мне свой адрес.

Роберт положил в карман ее платья свою визитную карточку.

— Я вышлю вам письма Джорджа, — сказала девушка. — Они помогут вам в поисках. До свиданья.

Роберт долго смотрел ей вслед, пока она не скрылась за прямыми стволами елей. Благородная красота ее лица навсегда запечатлелась в его душе.

«Да поможет небо тем, кто стоит между мною и этой тайной, — подумал Роберт Одли, — ибо они будут принесены в жертву памяти Джорджа Толбойза!».

Роберт Одли вернулся в Лондон за два часа до наступления темноты. Снег, в Дорсетшире чистый и рассыпчатый, здесь падал тяжелыми, грязными хлопьями. В питейных заведениях тускло горели газовые рожки.

«Странная штука жизнь, — думал Роберт Одли, сонно покачиваясь в экипаже. — Попробуй подсчитать, как долго был счастлив, — и окажется, что на тридцать лет приходится от силы десять счастливых дней, и как ни хотелось бы, чтобы их было больше, — увы, счастье слишком своенравная птица, чтобы слишком часто залетать под один и тот же кров. А попробуй найти подругу — не мимолетную, как эта птица, а единственную и неповторимую, попробуй найти ее и не ошибиться! Вот на перекрестке стоит девушка; она хочет перейти на другую сторону улицы и ждет, когда мой экипаж проедет мимо. Может, она и есть моя счастливая судьба, но я в слепом своем неведении уезжаю прочь, и колеса экипажа обдают ее грязью с головы до ног. Если бы мы разминулись с Кларой Толбойз на каких-нибудь пять минут, я бы покинул Дорсетшир, совершенно убежденный в ее холодности и черствости, и прожил бы с этой мыслью целую жизнь, унеся ее с собой в могилу. Но теперь-то я знаю, как она благородна и как хороша! Если бы не она, я бы оставил всякую мысль о дальнейшем расследовании, но теперь…»

Экипаж остановился на углу Ченсери-Лейн, рядом с рестораном «Лондон». Усталый и опустошенный, Роберт расплатился с кебменом и, зайдя в ресторан, занял столик и заказал ужин.

Поужинав и выпив пинту мозельского, он, однако, не отправился на Фигтри-Корт, а остался сидеть за убранным столом, перебирая в памяти впечатления прожитого дня.

«Кой черт занес меня на эту галеру? — подумал он. — Но я уже занял место на веслах, и теперь мне остается одно: верой и правдой служить этой девушке с карими глазами и делать все, что она мне велит.

Жизнь — загадка, но женщины каким-то образом всегда находят правильный ответ.

Мужчина может, полеживая на солнышке, предаваться праздным грезам и, отгоняя мысль о несделанном, утешать себя тем, что «еще не вечер», — но позволяет себе это лишь постольку, поскольку это позволит ему его жена. А она — да благословит Господь ее нетерпеливое сердце и беспокойный ум! — она ему этого не позволит никогда. Чего бы ни хотел муж, жена точно знает, что он должен хотеть.

Слыханное ли дело для женщины воспринимать жизнь такой, какова она есть! Вместо того, чтобы смириться с ней, как с неизбежным злом, которое терпишь только из-за его кратковременности, она смотрит на жизнь, как на спектакль, и ради этого спектакля охорашивается, приодевается, улыбается, ухмыляется и принимает разные позы.

Она рано встает и поздно ложится; она криклива, неугомонна и безжалостна; она бьет локтями ближних и сама корчится от боли; она то идет по земле, впечатывая в нее каждый шаг, то взмывает над ней легкой бабочкой; она пускается во все тяжкие — и все ради того, чтобы возвеличить какое-нибудь ничтожество.