Тайна леди Одли - Мэри Элизабет Брэддон

Она втаскивает мужа на мешок с шерстью, добиваясь для него поста вице-канцлера, либо на худой конец отвоевывает для него место на депутатской скамье. Она загоняет его в правительственный механизм, не обходя вниманием ни одну кнопку, ни одно колесо, ни один болт, шкив и шестеренку, пока кто-нибудь из великих мира сего спокойствия ради не сделает для ее мужа того, чего хочет его жена.

Вот почему среди высокопоставленной братии так много невежд. Да будь любой из них круглым невеждой, тупым, как пробка, — будьте уверены, этой круглой пробкой жена заткнет любую квадратную дырку.

Вот почему женщины никогда не пребывают в покое: им вообще неведомо подобное состояние!

Все они — Семирамиды, Клеопатры, Жанны д'Арк, королевы Елизаветы, Екатерины Вторые.

Если, решив устроить бурю, они не получают в свое распоряжение океан, то устраивают ее где угодно, даже в стакане воды.

Лишите их возможности читать моральные проповеди человечеству — и они начнут читать их безответным горничным.

Это они, женщины, слабый пол? Полноте, господа! Они-то как раз и есть сила и воля общества!

Им нужна свобода слова? Да ради бога!

Они хотят сами выбирать себе профессию? Пожалуйста! Пусть делают что хотят. Пусть будут адвокатами, докторами, проповедниками, учителями, солдатами, законодателями, пусть будут кем угодно, лишь бы успокоились!»

Роберт опустил голову, закрыл лицо руками и запустил пальцы в густую каштановую шевелюру.

«О, женщины, женщины! Как много у них возможностей губить тех, кто поставлен над ними самой природой!

Взять хотя бы Джорджа. Он связывает себя с женщиной, и родной отец выгоняет его из дома — без профессии, без гроша в кармане. Он узнает о смерти женщины, и это разрывает его сердце на куски. Он приходит в дом к женщине, и с тех пор никто его уже больше не видит.

А теперь другая женщина, о существовании которой до сегодняшнего дня я даже не подозревал, загоняет в угол меня.

А ведь есть и Алисия — еще одна моя головная боль. Я знаю, она хотела бы выйти за меня замуж, и боюсь, что когда-нибудь она добьется своего, но, признаться, при всех ее добрых качествах у меня к ней не лежит душа. Не лежит, и все тут. Что я могу с собой поделать?»

Он громко вздохнул, поднялся из-за стола и отправился домой.

В уютных, тщательно прибранных комнатах на Фигтри-Корт он почувствовал себя в этот вечер как-то особенно одиноко. Французские романы — а у него была целая куча неразрезанных французских романов — читать не хотелось. Комические и сентиментальные, выписанные месяц назад, они лежали на столе, не вызывая в нем и тени любопытства. Он взял любимую пенковую трубку и опустился в любимое кресло у камина.

— Будь рядом со мною Джордж, — пробормотал он, — или хотя бы его сестра — ведь она так похожа на него! — мое существование стало бы чуть более терпимым. Впрочем, я уж лет десять как живу сам по себе, и девушке было бы скучно в моей компании.

Выкурив первую трубку, он рассмеялся.

— Что это вдруг сестра Джорджа пришла мне на ум? Ну не идиот ли я после этого?

На следующий день он получил по почте небольшой пакет, подписанный твердым, но явно женским почерком. Судя по печати, пакет послали из Грейндж-Хит.

— От Клары Толбойз, — с удовлетворением отметил Роберт.

Он вскрыл пакет. В нем были два письма Джорджа и — на отдельном листочке — короткая записка:

«Посылаю письма. Пожалуйста, сохраните их и верните.

К. Т.».

Письмо, посланное Джорджем из Ливерпуля, ничего нового о его жизни не говорило. Джордж сообщал о своем решении ехать на другой конец земли, надеясь там поправить свои незавидные дела.

В другом письме, написанном почти сразу же после свадьбы, Джордж, на седьмом небе от счастья, подробнейшим образом описал существо, которое осмелился назвать своей женой.

Это письмо Роберт Одли перечитал трижды.

«Знай, Джордж, каким целям послужат впоследствии его восторженные излияния, — думал молодой адвокат, — его руку свело бы от ужаса и ни одно нежное слово не соскользнуло бы с его пера!».

Унылый лондонский январь, отбыв на Земле положенный срок, медленно канул в Лету. Последние слабые воспоминания о Рождестве изгладились из памяти, а Роберт Одли все сидел в тихой квартире на Фигтри-Корт, все бродил с равнодушным видом по тенистым аллеям Темпл-Парка, щурясь под лучами утреннего солнца и от нечего делать наблюдая за ребятишками, играющими на лужайках.

Здесь, среди жителей старинных вычурных домов, у него было множество друзей. В сельской местности тоже были знакомцы и доброжелатели, готовые предоставить к его услугам пустующие спальни и удобные кресла у славных камельков, но после исчезновения Джорджа Толбойза в нем угас дух компанейства и пропал вкус к развлечениям. Старые судьи, заметив, как он бледен и сумрачен, приписали это тайной неразделенной любви и, зазывая его на вечеринки, поднимали тост «за здравие хорошенькой женщины, благослови ее Господь со всеми ее недостатками» и лили слезы по поводу радостей, ставших для них недоступными. Но и эти шумные сборища не могли расшевелить Роберта; он знал, какая темная туча собирается над домом его дядюшки, знал, какая буря должна в нем разразиться, губя покой и счастье благородного гнезда.

— Почему она не хочет внять моему предупреждению? Почему не уезжает? Видит бог, я дал ей шанс — прекрасный шанс. Почему она им не воспользовалась? — спрашивал он себя и не находил ответа.

Иногда он получал весточки от сэра Майкла, иногда — от Алисии. Молодая леди, как правило, одаривала его лишь несколькими короткими строчками, сообщая о том, что с папочкой все в порядке и что леди Одли по-прежнему весела, игрива и живет, как и раньше, не считаясь с тем, что думают о ней окружающие.

Мистер Марчмонт, директор школы из Саутгемптона, известил Роберта о том, что маленький Джорджи пребывает в добром здравии, но образование мальчика крайне запущено, и он никак не может перейти интеллектуальный Рубикон слов, состоящих по крайней мере из двух слогов. Приезжал мистер Молдон — он хотел навестить внука, но, согласно инструкциям мистера Одли, ему было в этом отказано. Через некоторое время старик прислал мальчику пакет с пастилой и конфетами, но дары отправили обратно, сославшись на то, что их качество может пагубным образом сказаться на состоянии «молодого растущего организма».

В конце февраля Роберт получил письмо от кузины Алисии, побудившее его сделать новый шаг навстречу судьбе и вернуться в дом, из которого он был почти изгнан.

Алисия писала:

«Папочка болен. Жизни его, слава богу, ничто не угрожает, однако он сильно простудился и сейчас у него жар. Приезжай, Роберт, если в тебе осталась хоть капля сочувствия к твоим ближайшим родственникам. Папочка уже несколько раз говорил о тебе, и я знаю, он будет очень тебе рад. Выезжай немедленно, но прошу тебя, об этом письме — ни слова.