Ничейная земля - Илья Бушмин

Теперь Катя, как и многие другие, коротала вечера дома. Она и раньше не пропадала на улицах до ночи, как Валя, например, а сейчас и вовсе оставила всякие попытки скоротать вечерок как-то повеселее. Катя даже не выходила за ворота, чтобы посидеть на лавочке в палисаднике перед их домом. Пару раз пробовала, но каждый раз ей становилось не по себе. Казалось, что кто-то невидимый неотрывно наблюдает за ней. Что такое паранойя, Катя не знала — она просто решила не искушать судьбу, и теперь улицу ей заменил родной огород, а все остальные скудные развлечения, которыми могла заняться юная девушка в таком месте, как Яма, уступили место посиделкам с родителями на летней кухне.

Больше всех переживал папа. Он замкнулся, помрачнел, ощетинился, чувствуя кожей, как над всеми вокруг повисла неизвестная и жуткая угроза. Папа держал топор на виду, у самой двери, чтобы в случае опасности сразу схватиться за него и защищать жену и дочерей. Катя видела, что папа все время думает о смертях, разом изменивших жизнь всех людей вокруг на «до» и «после». Однако он молчал. Лишь курил свои папиросы у окна летней кухни, выходящего во двор их дома, и смотрел в никуда. Когда на улице раздавались громкие голоса или окрики, отец вздрагивал и напрягался, вслушиваясь, а его глаза сами искали стоявший в углу у двери топор. И это было более красноречиво и более пугающе, чем любые слова.

Скрипнула калитка. Папа весь напрягся, словно сжимаясь перед рывком, но, узнав в доносящихся со двора звуках голоса Сергея и Вали, расслабился. И потянулся к папиросе.

Сергей и Валя гуляли почти каждый день. Рядом с Сергеем не только сама Валя чувствовала себя, как за каменной стеной — даже тревожный папа, который не мог думать ни о чем, кроме нависшей угрозы, отпускал старшую дочь с парнем. Но срок, до которого она должна была вернуться домой, с каждой неделей сокращался. Теперь Сергея был обязан вернуть девушку к десяти часам вечера.

— Ммм, как пахнет! — заулыбалась Валя, впорхнув в комнату. — Можно отрезать?

— Не остыл еще, дурочка. Кто же горячий хлеб ест?

— Все. Хлебный магазин как называется — «Горячий хлеб», правильно?

— Там его не едят, а покупают, — хмыкнул Сергей, здороваясь с папой за руку и кивая маме и Кате в знак приветствия. — Чтобы есть, когда остынет.

— Тогда почему не назвать магазин «Остывший хлеб», блин?

— Не блинкай мне тут, — буркнул папа. — Серег, как дела?

Сергей присел к столу. Он выбрал такое место, что расположившаяся на старом крохотном диванчике у стены Катя видела теперь лишь его затылок.

— Да не очень, дядь Леш. Мать сокращать хотят.

— Уже сказали?

— Угу. С первого числа, говорят. И платить ничего не хотят. Тем, кого сокращают, зарплата же за три месяца положена? А ей сказали: «Или пиши заявление с первого числа по собственному, или прямо сейчас уволим». Она и написала. Все-таки еще две недели поработать дадут.

Папа мрачно покачал головой.

— Все разваливают. На глазах ведь разваливают. Суки.

— Леша! — строго одернула мама, но тот лишь отмахнулся, как от назойливой мухи.

— Мы с мамой поговорили, — продолжал Сергей. — Она торговать, наверное, попробует. На вокзале закупаться, когда ташкентский поезд приходит, а потом на рынке продавать по нашей цене. Чай там, одежду…

— Купить дешевле, продать дороже, — проворчал папа. — Помнится, недавно еще за такое сажали.

— Может, и сажали. А сейчас это называется бизнес.

Папа не стал спорить. Снова сокрушенно покачал головой, попыхивая папиросой.

— Как все изменилось-то, твою мать. Просыпаюсь, выхожу ставни открыть, смотрю по сторонам — и не узнаю. Вроде и дома все те же, и соседи те же, и улица наша. Все, как всегда. А вот и ни хрена. Все изменилось. Людей с работы прут, как скотов. Зарплату не платят. Таньке вон сахаром часть зарплаты дали. Хорошо хоть не гуталином, твою мать, как в мультике. Демократия… Телек включишь — волосы дыбом встают. Бандиты, рэкетиры, наркоманы. Сколько лет живу, о наркоманах слыхом не слыхивал. А теперь их в кино показывают. Зачем? Как будто какой-то эксперимент над людьми. Выживут — не выживут. Как у нацистов. Только нацисты не врали. А эти врут. «Все, — говорят, — хорошо будет». Какой, сука, хорошо, когда страна на глазах разваливается?

— Да хватит ругаться уже! — не выдержала мама. — Заладил одно и то же, молодежи мозги компостируешь. Им оно надо? Лучше, вон, на огород сходи, помидоров принеси. Сергей, кушать будешь?

Вскоре стемнело окончательно. Перебравшись из летней комнаты в основную часть дома, Катя смотрела в окно на папу, вышедшего за ворота. Он присел на скамейку в палисаднике и закурил, бросая мрачные взгляды по сторонам. После чего тяжело, словно на него свалилась вся тяжесть этого мира, поднялся и принялся закрывать ставни.

Переодевшись в ночную рубашку, Катя легла под простыню — из-за стоявшей второй месяц жары никто даже не думал накрываться одеялом. Валя включила ночник, когда-то сделанный отцом из найденного на улице плафона, и листала журнал.

— Тех двух девчонок нашли, — сказала Катя, стараясь говорить тихо, чтобы шуршащая в родительской спальне мама не услышала.

Валя вздохнула.

— Слышала. А ты откуда знаешь?

— Родители шептались, а я подслушала.

— Говорят, одну нашли на дорожке к пруду, между мебельной и лесом. Прямо в траве лежала. Ее задушили собственными колготками. А вторую нашли на пустыре, за участком погорельцев.

— Которые три года назад уехали, что ли?

— Ага. Позавчера нашли. Там милиция была, дергала всех, вопросы задавала. Кто что видел, кто что знает. Собаку притащили. Она землю нюхала, нюхала, потом побежала куда-то. Нашли они чего-нибудь или нет — фиг знает.

Кате не нужно было напрягать фантазию, чтобы представить, как могли выглядеть тела растерзанных девочек. Наоборот, образы, несмотря на активное противодействие с ее стороны, сами всплывали в голове Кати.

— А глаза…? Им тоже выкололи?

— Выколол.

— Что?

— Это же маньяк. Маньяк-убийца, — Валя тоже перешла на шепот. — Как в кино. А, ты не смотрела… Мы у Сашки Пименовой киношку одну смотрели. Триллер называется. Про маньяка. Псих, который убивает людей просто так.

— Таких не бывает, — попыталась робко возразить Катя.

— Бывает, еще как бывает! Просто раньше в газетах и по телевизору про таких не говорили. А сейчас говорят. Сказала же тебе, психбольной. У таких что-то в голове, — Валя покрутила пальцем у виска. — Шарики за ролики заехали, короче.

Катя поежилась.

— Может, зря пишут и показывают про таких? Вдруг их еще больше станет?

— Дура ты, — отмахнулась Валя.

Катя не ответила на оскорбление, лишь обиженно отвернулась к стене. Валя снова принялась шелестеть страницами. Это был модный журнал — «заграничный», как с уважением и трепетом в голосе говорила старшая сестра — с, подумать только, цветными фотографиями. Там были статьи о знаменитых в Америке певицах и актрисах, лица и имена которых ни о чем не говорили ни Кате, ни самой Вале. Журнал сестра одолжила у подружки и берегла его, как бесценный артефакт.