Янтарь в болоте - Дарья Кузнецова

Олег остановился в задумчивости, прикидывая, куда идти дальше. Тут и гадать нечего: если вспомнилось – бессонная ночь обеспечена. Или, того хуже, опять кошмары до рассвета будут терзать. Сколько он тут? Пятнадцать лет? Шестнадцать? Ну хоть бы какое разнообразие или хоть немного померкло! Нет же, все одно и то же. Ни разу местные болота не снились, хотя тоже пришлось хлебнуть лиха, особенно поначалу. А вот горы…

Горы слева, горы справа, посредине – Хулхулау.

Воевода снова ругнулся, развернулся и решительно зашагал в сторону озера. Не к его хозяйке, Озерица тут помочь не могла, спрашивал. Он знал два более-менее толковых способа: напиться до беспамятства или вымотаться до того же состояния. Второе сейчас было ближе, да и… Надо сказать, про вино Олег вспомнил только у воды, стаскивая рубашку. Хмыкнул растерянно, махнул рукой и, быстро раздевшись до конца, с разбега прыгнул с высокого берега. Ближайшие окрестности озера Рубцов за годы изучил отлично и знал, что именно здесь глубина начинается сразу.

Плавать он любил и умел. С детства еще, когда два летних месяца после смены в лагере проводил у бабки в деревне и с другими пацанами из тамошнего озера почти не вылезал: погода, не погода – какая разница мальчишке в десять лет?

Он вообще любил воду, даже странно, что янтарь в крови оказался черным. В свою спасительницу тоже по молодости влюбился, но это со временем прошло, как немного освоился и на новую войну отбыл. Мир-то другой, а кроме как воевать, он ничего толком и не умел больше. Наверное, потому и маялся сейчас, неприкаянный.

Или не только сейчас. Озерица тогда говорила, что Светлояр принимает далеко не каждого, значит, дома ему места не осталось. Вот как сказочное озеро было связано с горной рекой – этого Олег уже не понял. Нет, озерная дева что-то рассказывала о волшебной сущности Светлояра, о том, что бел-горюч камень Алатырь на его дне – это метафора, и сила на самом деле во всем озере, и не столько в нем… В общем, оказалось проще принять объяснение «так получилось».

Жаль было только мать, да и то не настолько, чтобы рвать жилы и переворачивать мир ради возвращения.

Отношения у них давно не ладились, с тех пор как отец без вести пропал. Уж очень быстро она после этого утешилась, и года не выждала. Нашла другого, выскочила замуж, еще двоих детей родила… Вот ими, небось утешилась когда его не стало. Поплакала, все же мать, но отчим давно ее к этому готовил. Он чуть ли не с самого начала звал Олега пережитком прошлого и ископаемым и не то предсказывал, не то мечтал, что ждет того повторение отцовской судьбы. И ведь накаркал. Страна, считай, была уже другая, война другая, а тоже… Горы слева, горы справа и – «пропал без вести».

Когда Олег сюда попал, он какое-то время надеялся, что, может быть, и отец тоже… Но недолго – пока не набрался решимости спросить у Озерицы прямо, она-то всех знала, кто через Светлояр прошел.

На счастье Рубцова, о таких, как он, здесь слышали. Более того, местные были уверены, что когда-то сами пришли вместе со своей богиней через то же колдовское озеро в поисках нового места для жизни. Причем из какого-то другого мира, похожего на родную Землю, но иного. Озерица уверяла, что их несчетное множество. Рубцов не очень хорошо знал историю, но слишком уж многое отличалось.

Да и бежали люди от какой-то неизвестной ему страшной беды, грозившей уничтожить мир, когда, как говорили летописи, «земля содрогнулась, белым днем стало темно, как ночью, солнце погасло, наступила стужа лютая, воздух стал ядовит и горек». Озерица сверх того ничего не смогла сказать, только что чар в этом не чувствовалось и источник беды был далеко. То ли вулкан взорвался, то ли метеорит упал – местные духи не были всемогущими и всезнающими.

Да и потом были еще путешественники – немного, но все вроде прижились. Сказок же и слухов в народе ходила уйма.

Олег плыл по лунной дорожке без спешки, сильными редкими гребками рассекая прохладную воду, едва уловимо пахнувшую тиной. Чтобы устать – недостаточно, а вот подумать…

Верно ведь сказала Алёнка, нельзя так жить. Или не сказала, подумала только? А то он и без нее этого не понимал! Понимал, но что и как изменить можно – не знал.

Все же здорово разбередила чернявая душу. Мысли о будущем посещали Олега редко и обычно быстро изгонялись тем или иным способом, а сам он привычно плыл по течению. А смысл барахтаться? Все вроде и ладно. Говорят, плох тот солдат, который не мечтает стать генералом, ну вот он и… Не генерал – целый маршал! Бесполезный, правда, отработанный, но раньше это отчего-то не ощущалось так остро. И то обстоятельство, что служба эта слишком мало внимания требовала, – тоже. Он же не единственный воевода во всем Белогорье, да еще остальные – постарше и поопытней в делах, Олег и не лез к ним со своим уставом, так только, старался держать руку на пульсе. А после войны еще и войско заметно уменьшили, вот и оказался он свадебным генералом. Разговоры с князем порой разговаривал, заставы иногда обходил, но много ли времени это займет с парой хороших дорожников?

Попробовал с другой стороны зайти: если так нельзя, то как можно? Однако в голове на это ответила звенящая пустота. У него всегда желания были поближе, попроще, и мечтать он толком не умел. Нельзя же желание выжить считать главной мечтой жизни!

И обращение к общечеловеческому опыту не очень-то помогало. Как обычно видят счастье люди? Любимое дело, семья, крепкий дом. Только единственным делом в его жизни была война, которая давно осточертела, а все остальное… Ну, с техникой еще возиться любил, да не настолько он в ней понимал, чтобы принести что-нибудь полезное в этот мир. Двигатель внутреннего сгорания представлял, рассказал в свое время об этом Вьюжину, а проку? А то он со своими восемью классами вспомнит, как из нефти бензин делают!

И семья, как ни старался, не представлялась, только чушь какая-то в голову лезла. Обрывки из полузабытых песен, фильмов и леший знает откуда еще. Четыре сыночка и лапочка-дочка… Откуда вот? Тоже песня, наверное.

И леший же знает, на кой ему вообще нужны дети. Что с ними делать-то? Он в жизни разве что с младшими общался, братом и сестрой, и то все больше со стороны, издалека. Раз шуганул дворовых пацанов, когда брата цепляли. Сестру встречал, если поздно шла, а он был в отпуске. Не обижал никогда. Вот на отчиме старался оторваться, бесил он его жутко, а мелкие… Что с ними воевать? Они-то в чем виноваты?

Да он даже о жене не мог подумать дальше постели. Вот там да, там он знал, что с этой женой делать, и особенно охотно представлялась на том месте чернявая алатырница. Ну а потом?

Рубцов знал, как люди живут, не слепой же, и вроде не дурак, и не бирюком в лесу обретался. Умом понимал, но к себе примерить не мог.

Дома наверняка бы спился, если бы выжил. Да и здесь попытался, но вот не дали…

Горло сдавила злая безадресная досада. Олег набрал в грудь воздуха, нырнул и поплыл так, в густой черноте, закрыв глаза, чтобы окончательно перестать различать, где верх и низ.

В ушах молоточками стучала кровь. Плыл долго, изо всех сил, пока хватало воздуха. Минута, две, три… пока легкие не начало жечь огнем, пока не застучал в затылке тревожный набат, и немного после. Вынырнув на поверхность, не дал себе передохнуть и погреб в сторону берега так, словно на мировой рекорд шел или от этого его жизнь зависела. Доплыл, развернулся – и вновь по лунной дорожке, пытаясь выбросить из головы все мысли, вымыть тошнотворную горечь из души.