Надежда-прим - Александр Айзенберг

— За чей, за чей «Родничок»?! — подмороженный голос Мокрова прозвучал еле слышно.

— За наш, Макарыч! За твой, за мой… за наш! Но если ты против, — почти безразлично пожал плечами Витек, — можешь, падла, не пить!

Мокров, как всегда близоруко, попытался заглянуть в татарские глазки Витька. Удалось это не сразу. Но, когда удалось, он готов был поклясться, что увидел в них две крошечные золотые рыбки. Они прыгали, плескались, широко разевая рты, и, что самое странное, Мокров разглядел у них во рту мелкие и острые, как обойные гвоздочки, золотые зубки.

И вдруг он явственно услышал похожий на божий глас голос Надежды Викторовны Коробейниковой:

— У вас много родственников?

— Достаточно, — кажется так ответил тогда ей он, — иногда кажется, даже слишком…

— Вздор! — зазвенело в ушах. — Вам больше не будет так казаться! За каждого вы будете благодарить Бога, как правоверный мусульманин, по пять раз на день!

— Вздор! — изо всех сил стараясь быть убедительным, сказал он Витьку, — «Родничок» не мой и не твой! Кто тебе об этом набрехал? А выпить можно… за че угодно! Отчего же! За «Родничок» — так за «Родничок»! — и твердо поставил на стол ненадпитую рюмку водки.

— Цак! — как бы обращаясь к фотокору, прицокнул языком Витек и обижено посмотрел на жену Мокрова. — А тещенька сказала, че вы позавчера приобрели «Родничок»! Так и сказала! На весь, понимаешь, выигрыш! И это, мол, только начало! Так, тещенька, так?

Жена Мокрова дьявольски хихикнула и стала лихорадочно собирать со стола посуду. Но гости поняли ее по-своему.

— Че ж это вы, тещенька, — как всегда посасывая жирные, как у моржа, губы усыпляюще промурлыкал Витек, — че ж это вы… гостей на новоселье приглашаете, а хозяина в известность не ставите? Слышь, Санек, приезжайте, грит, милки, к нам на отдых, встретим, понимаешь, как самых дорогих… с ахереной скидкой, то есть, па-родственному! Вот мы с тобой и поперлись через весь город в пургу…

— Ага, — вдруг загорелся фотокор, — по-родственному! Это ж все равно, что позвать всех родных и близких на похороны, а покойника не предупредить, че… а он возьми да и…

Витек глянул на него безо всякого интереса и тот мгновенно потух.

— Значит, тещенька, чет напутала. Быват. Значит, «Родничок» вы не прикупили. Тем лучше! Зачем он нам с его тайгой и озерами! Значит, бабки целехоньки! И где же тоды наши бабки?!

— Почему это ваши? — кураж зятька перекинулся на Мокрова. — Мои!

Теперь уже Витек положил на плечо маленького человечка в белой с закатанными по локоть рукавами свою ластоподобную ручищу и тот почувствовал на себе тяжесть могильной плиты. Он попробовал встать и не смог. А Витек со всхлипом втянул в себя воздух, прожевал его и сплюнул.

— А хоть бы, бля, и твои! Знаешь, как на святой Руси всегда говорили? Так знай: все мое — мое, а все твое — мое же! Во как!

Из-под стола показалась конопатая мордашка девчонки-двойняшки. Пацан по-видимому уснул под столом. Двойняшка щурилась от яркого света люстры и отчаянно терла глаза.

— У меня нет денег! — дернулся Мокров.

— Угу! — Витек вцепился пальцами в его плечо и оно слабо хрустнуло. — Ясненько! И где же они? Пропил? Потерял? Проиграл в катеринку? Где бабки?

— Дурак! — скривился от боли генеральный директор «Родничка». — Пусти! В тюрьме сгною! Какие бабки? Я че у тебя их занял? Все мое — мое! Сам сказал! Хочу — потеряю, хочу проиграю, хочу подарю… детскому дому!

— Ага! Детскому дому!

— Да! Детскому дому!

— Все?

— Все!

— Макарыч! — с какой-то искренней грустью прошептал Витек. — Тогда ты — покойник! Нет, хуже покойника! Уже завтра все, кого ты, сука, втянул в свою гребаную игру, придут к тебе за своим баблом. Они будут рвать тебя на куски. Не видал, как рэкетиры рвут на куски должника? По малюсенькому кусочку. Его рвут, а он орет, что у него нихера нет. И знаешь, че самое страшное? Если у него и взаправду нихера нет! Потому что рано или поздно ему обязательно захочется все отдать, а отдать будет нечего. И вот тогда-то и начнется тихий ужас: ты думаешь кто-то ему поверит? Поверит, что нихера нет, когда все знают, что все было! И его будут рвать до последнего кусочка, до кровавых соплей, а потом эти его сопли размажут по стенке. Это ж такой облом, когда клиент прав!!

Улучшив минуту, Мокров все же высвободился из-под родственной десницы. Заметив маячившую у края стола двойняшку, он хотел было приказать жене отослать детей спать. Мыслимое ли дело, время к полночи, а малыши за столом, точнее, под, да еще при такой вульгарной сцене!

Но вид пьяных родственников был настолько омерзителен, что он тут же напрочь забыл про всякую мелочь и сосредоточился на главном.

— Ты… это… че, Шариков, — бесстрашно ткнув пальцем в занявший все жизненное пространство дурной живот, крикнул Мокров, — чужое делить сюда приперся? Не я тебя породил, не тебе и меня… На-кася, выкуси! Заработай сперва, а потом дели! А ты, Лейкин, перед тем, как ко мне явиться, небось с папой-коммунякой посоветовался, как лучше частную собственность прикомуниздить? Кусочник! Хорош! Проехали!

И смешно вскинув кулак над головой голосом патриарха всея Руси погрозил:

— Не будет вам, черти, на то моего благословения!

И уж потом совсем по-детски, кривляясь:

— Забирайте, сволочи, свои игрушки и выметайтесь с моей песочницы!

От неожиданности голова фотокора крутанулась вокруг своей оси, как при появлении суперэффектной «нюшки».

— Ты это… че?! — бестолково замахал руками он. — Мы ж ничего такого! Просто зашли… проведать. Верно, Витек? Ты же теперь знаменитость! Как фотомодель! Меня все мои молят с тобой познакомить! А они, суки, знаешь какие… привередливые! А я им — ок! Только это дорогого стоит: натура плюс миллион сверху! Бабло, конечно — пополам, а «нюшек» тебе в придачу! А ты!.. Я чет, Витек, не догнал: мы, значит, сюда с добром, а нас… этим самым…ведром?!

— Ша! — по-боцмански прикрикнул на него Витек и двумя пальцами рванул тельняшку на груди. Рвануть по-настоящему, как красные матросы перед расстрелом, мешала куртка и сухопутное воспитание. Тельняшка затрещала по швам, но не подалась. — Дорогой наш Макарыч! Штоб ты сдох… в девяносто лет! Ты не злись, ты рассуди! Такую золотую рыбищу тебе одному из воды вовек не вытащить! Живот надорвешь! А, главное, уже завтра к тебе на помощь сбегутся все, кому тебя не жаль! Звать не будешь, а прибегут! Уж больно блестит, стерва… возбуждающе! А у нас, сам знаешь, одного, то есть, тебя с твоею старухой, прошу прощения, тещенька, только за смертью вперед пропустят. А за всем остальным — только скопом!

Витек обвел присутствующим всевидящим оком. Кажется, все слушали его с неподдельным интересом. Даже старая-престарая и потому особенно напряженная теща Мокрова не выказывала никакого желания идти спать, не перебивала и, вообще, изо всех сил вслушивалась в разговор.