Дело глазника - Георгий Персиков

Глава 22

Всю обратную дорогу в Энск Муромцев размышлял над словами князя.

В полицейском управлении его ждала телеграмма из столицы: это был ответ на его запрос, сделанный из Казани. Муромцев просил уточнить, не злоупотреблял ли арестованный художник наркотическими медикаментами в борьбе со своими припадками. При допросе тот упоминал об этом, но насколько велики масштабы зависимости? В телеграмме сообщалось, что в ходе обыска на квартире Чакалидзе обнаружили большое количество различных наркотических средств: и настойка опия, и морфий, и еще какие-то вещества, определить которые не смогли. Как оказалось, их приготавливал сам художник. «И здесь князь оказался прав», – с досадой подумал Муромцев, нервно постукивая рукой по облупленной столешнице дежурного пристава. Также в телеграмме говорилось, что следов крови, орудий убийства, равно как и вырезанных глазных яблок, обнаружено не было – видимо, убийца хранил все это в другом месте или в тщательно замаскированном тайнике.

Муромцев закурил папиросу и попросил пристава найти ему извозчика. Через пару минут к зданию управления подъехала открытая пролетка. Извозчик, бородатый мужик в пыльных сапогах, лихо спрыгнул с облучка и, сложив откидной верх пролетки перед сыщиком, сиплым, пропитым голосом спросил:

– Куда прикажете, барин?

– В Водники вези, знаешь? К бывшей богадельне, на Чертову горку.

– А кто ж их не знает? Да вот только что вам там надо, да к вечеру? Не ровен час, беда будет с вами – народ там лихой!

– А это не твоего ума дело, трогай! – ответил Роман Мирославович, усевшись на потертое сиденье.

– Слушаюсь, барин! Но-о, пшла-а-а! – крикнул извозчик, и лошадка, вздрогнув всем телом, дернула с места.

Вскоре Муромцев заметил, что каменные городские дома исчезли, их заменили приземистые деревянные строения, почерневшие от влаги и времени. Пролетка остановилась возле одного из домов с кривой вывеской «Трактир», где над входом горел желтым глазом один-единственный на всю улицу фонарь.

– Все, барин, дальше мне ходу нет, – сказал извозчик. – До Чертовой горки пешим ходом, вон о ту сторону.

Муромцев сунул ему в грязную ладонь монету и отпустил восвояси.

В сумерках пейзаж еще больше пугал и нагонял тоску. Он заметил у входа в трактир босоногого мальчика лет семи: тот был одет в какие-то невообразимые лохмотья, волосы клочьями торчали в разные стороны. Увидев господина, приехавшего в коляске, мальчишка оживился и, хромая, направился в его сторону.

– Подайте Христа ради, дяденька, на хлебушек! – жалостливо заскулил он тонким голоском.

Муромцев достал из кармана пятак и протянул ему, улыбаясь. Мальчик схватил монету, тут же спрятал ее за щекой и собрался бежать, но Роман Мирославович успел схватить его за шиворот.

– Постой, малец, где тут Чертова горка?

Нищий ловко вывернулся, оставив в его руке клочок рогожи, махнул рукой в сторону улицы и скрылся за трактиром.

Муромцев направился вниз по улице. Вечерний туман накрывал серым одеялом район Водников – пристанище воров, убийц и опустившихся артельных. Здесь обитали самые низы общества: опустившиеся и спившиеся рабочие, крестьяне, пришедшие в город на заработки, да так и застрявшие тут. Весь район состоял из ночлежных домов и трактиров. Здесь можно было дешево отобедать гнилой колбасой или вареными потрохами, выпить разбавленной водки и переночевать за копейку в сыром, смрадном подвале.

Идя по пустой улице, Роман Мирославович ощущал на себе пристальные взгляды. В темноте скользили лохматые тени, где-то скрипнула дверь, послышался приглушенный шепот. Он достал револьвер из пиджака и переложил в карман брюк. Видимо, его незримые преследователи заметили блеск вороненой стали и вскоре исчезли.

Через некоторое время, спустившись с горы в овраг, Муромцев вышел на небольшую площадь у развалин старого дома. Под небольшим деревянным навесом сидели люди. Когда он подошел поближе, то рассмотрел, что это сплошь старики и старухи, собравшиеся вокруг большой корзины с какими-то объедками, в которой они копались грязными руками. В корзине, как оказалось, лежали вареные потроха то ли свиньи, то ли коровы, от них шел пар и ужасный запах. Старики прекратили трапезу и молча уставились на вечернего гостя.

– Вечер добрый, господин, – прошамкал беззубым ртом один нищий. – Не желаете ли рябчика?

Он порылся в корзине и вытащил оттуда кусок коровьего желудка с остатками непереваренной травы. Муромцев, сдерживая рвотный позыв, отшатнулся. Вся толпа дико захохотала. Он вспомнил, как князь описывал это место: городское дно, куда, словно ил, оседает вся людская грязь, человечьи отбросы. Если в Водниках обитали «лихие люди» – воры, бывшие каторжные, попрошайки и беглецы из тюрем, то здесь, на Чертовой горке, доживали свой век те, кто уже не мог даже попрошайничать в силу болезней и старческой немощи, здесь они тихо умирали. И если в Водниках преступная жизнь била ключом, то тут на каждом обитателе лежала печать скорой и тихой смерти. Лишь изредка были слышны стоны умирающих или возня из-за драки по поводу лакомого куска или медной копейки.

Муромцев сокрушенно смотрел на шевелящуюся массу, думая о том, как можно было опуститься до такого состояния? Ведь раньше они были членами общества, возможно, солдатами или чиновниками. Он пришел в ужас от вида и запаха их больных, немытых тел, покрытых нарывающими язвами. По словам князя, сюда они выползали из своих нор в подвалах брошенных домов несколько раз в день – поесть и подышать воздухом.

Роман Мирославович присмотрелся к нищему, который хотел угостить его тухлым рубцом. Он оказался безногим инвалидом, однако выглядел более крепким, чем все остальные, и сыщик решил обратиться к нему:

– Я пришел к вам сюда по делу. Дело в том, что я представитель попечительского совета городского общества призрения и милосердия. Есть ли среди вас староста, которому я могу передать пожертвование на покупку хлеба? Кроме того, мне нужно задать некоторые вопросы – для отчетности.

Старик бросил кусок рубца в корзину, который тотчас схватила какая-то старуха, влез на деревянную тележку и подкатился к Муромцеву.

– Ну, я тут старшой! – сказал он, ковыряя грязным пальцем во рту. – Деньги можно мне дать, бумагу подпишу какую надо! А что за вопросы такие? Никто раньше не спрашивал ничего!

– Как я могу к вам обращаться? – учтиво спросил Роман Мирославович, извлекая из бумажника ассигнацию, которую старик тут же ловко выхватил и спрятал в лохмотьях.

– Ишь ты, как барин говорит вежливо, – ответил он, почесывая изрезанное шрамами лицо, – давно я таких речей не слыхал! Что ж, кличут меня Иваном, родства не помнящим, бродяга я без роду без племени. А свои кличут Ступой!

При этом он похлопал рукой тележку под собой и хрипло рассмеялся, брызнув слюной Муромцеву на брюки. Тот отошел на шаг и оступился, чуть