Дело глазника - Георгий Персиков

– Осторожнее, господин попечитель! А ежели запачкались, то платье можно Глашке Беззубихе отдать, она за пятак постирает!

– Благодарю, это лишнее, – процедил Муромцев. – Расскажите, как у вас жизнь устроена? Сколько вас тут обитает? На что живете? Ходит ли доктор к вам или священник?

– Нас тут, считай, тридцать душ да семеро. Ровное-то число никто не скажет, один помрет, другой придет, один убежит, а третий больной лежит! Больные да немощные, все с Водников сюда попадают. Едим, что Бог пошлет – корзину с объедками с трактира приносят да монастырь по две ковриги хлеба дает. Вот и вся снедь наша! А батюшка ходит, да, но только если помрет кто. Хоронят по-людски, на кладбище. Правда, в могиле общей. Да разве мертвому есть разница, с кем лежать в земельке сырой? Отмучился – и то счастье! В могиле – не в канаве, как собака! А дохтура тоже приходят, только не лечить, а за покойниками, для опытов. Они за них спирт дают, так что мы не против, пущай учатся.

– А скажи, Ступа, из ваших никто не пропадал недавно или странной смертью не умирал ли, насильственной?

Ступа почесал грязную сальную бороду и, подумав, ответил:

– Так из последних преставились Андрон Копыто, Петр Бородатый и Фекла Рябая. Да их прибрали всех уже. Сильственной? Ну бывает, хлопцы по старой памяти за ножи возьмутся, да давно не бывало такого.

Тут из толпы нищих вышла старуха. Ее морщинистое лицо, обезображенное застарелыми шанкрами, напоминало жуткую маску. Согнувшись в три погибели, трясясь и шатаясь, она медленно подошла к Муромцеву и, ткнув в его сторону полусгнившим указательным пальцем, прокаркала:

– Что-то взяли моду господа сюда ходить, все ходят да выспрашивают у нас, сирых да убогих! Вот один такой тоже все ходил да вынюхивал чего-то! А ведь мы знаем, что от господ добра не жди. Ежели они простому люду помогать станут, так жди беды! Раньше и князь Павлопосадский все ходил да помогал, а потом и выяснилось, что душегубом он оказался! Детей крал да кровь из них спускал в погребе своем, прости господи! Дочку сестры моей, окаянный, замучил до смерти! Я тогда в его деревне жила, прежде чем в город податься! И недавно еще один такой шлялся, все с мужиками болтал о чем-то! Я их породу знаю, чуют они, что за нас заступиться некому, вот и режут людей себе на забаву!

Ступа сердито толкнул старуху в ногу и зашипел:

– Уймись, старая! Ты, барин, на нее внимания не обращай! Это Акулька, она рассудком повредилась, знамо дело – всю жизнь в девках продажных, чего только не насмотришься!

– Сам ты повредился, хрыч старый, – зло забормотала Акулька. – А куда тогда Емеля Старец пропал?

Старик задумался, поправил грязный треух на голове и ответил:

– А и правда, давно не видно Емелю! Надобно полагать, Богу душу отдал. Отсюда одна дорога – на тот свет.

Муромцев оживился:

– Пока не стемнело совсем, надо поискать Емелю этого. Тому, кто найдет, рубль дам! Собери всех, Ступа, кто ходить может!

Тот на удивление резво развернулся на тележке и принялся называть имена, на его окрик на площадь стали выходить мужики. Собралась команда человек из пятнадцати. Услышав про награду, из-под навеса стали выползать даже инвалиды с костылями.

Ступа отправил несколько человек в подвал, где ночевал Емеля, других послал в разные стороны Чертовой горки, а сам с Муромцевым отправился к помойке, где в отбросах рылись несколько человек. Они сказали, что Емелю не видели, и где он, не ведают. В подвале его тоже не оказалось.

Через час поисков вдруг послышался крик, и вскоре к следователю и Ступе, прихрамывая, приковыляла визжащая старуха. Муромцев заметил, что у нее на все лицо было красное пятно от ужасного ожога.

– Ты чего орешь, Тимофеевна? – спросил ее Ступа. – Черта увидала?

– Ой, Ступочка, увидала, да не черта! Там он, в канаве лежит!

– Да не ори ты, толком скажи – кто лежит?!

– Емеля! Емеля наш, Старец, лежит! В канаве, у ручья Гнилого!

Муромцев, не дожидаясь Ступу, бросился в ту сторону, куда показала Тимофеевна, и вскоре нашел пропавшего. Тот лежал на спине, почти полностью увязнув в жидкой зловонной грязи, что стекала в канаву. Роман Мирославович зажег шведскую спичку и склонился над телом. Голова была отрезана, одна глазница зияла кроваво-черной пустотой. Сухонький старик со сложенными на животе желтыми руками напоминал святого мученика со старых икон. Стало понятно, отчего его прозвали Старцем.

Вскоре вокруг тела собрались почти все обитатели Чертовой горки. Они крестились и шумно обсуждали жуткую находку. Последней приковыляла Акулька и запричитала:

– Ох, Емелюшка, он ведь как с картинки был писаный, все к господам побираться ходил, никто больше не ходил, окромя него! А он и теперича все одно как картиночка!

Муромцев сунул Тимофеевне заслуженный рубль и обратился к Ступе:

– Надо послать кого-нибудь за околоточным!

Ступа кивнул, подозвал Тимофеевну и протянул руку. Та нехотя вытащила из-за пазухи бумажку и отдала ее старику.

– Иди, Микитку позови! – сказал ей староста и повернулся к Муромцеву: – Микитка – посыльный наш. Ежели что у нас случится, его посылаем.

Через минуту прибежал паренек лет двенадцати. Роман Мирославович сунул ему копейку и приказал бежать в Водники за околоточным. Мальчишка убежал, а Муромцев отошел от зловонной канавы и закурил, угостив также Ступу.

Сыщик, как завороженный, смотрел на тело Емели, и все яснее к нему приходило понимание того, что вся теория, с таким трудом разработанная его отделом, никуда не годится. А несчастный художник, скорее всего, невиновен в убийствах. «Что ж, начнем с чистого листа», – подумал он с досадой и подозвал Акульку:

– А что за господин ходил сюда? Что выспрашивал?

– Ой, барин, память у меня совсем уж плохая, не помню я, – ответила старуха. – Разве что одежда вся черная была, закутан с головы до ног, как демон какой. И ящик при нем черный, как гроб!

– А голос, лицо?

– Рожи-то и не видать, все закутано. А голос противный, то пищит, то сипит, говорит то с запинкой, то со спотычкой, так и не понять ни шута. Пальцем-то тыкнул на Емелюшку и повел горемыку! Никто и не видал-то, я одна!

Глава 23

Уже в кромешной тьме Муромцев вернулся в город. Доехав на извозчике до центра, он решил пройтись, несмотря на совершенно испортившуюся погоду: дождь сменился мокрым снегом, и его тяжелые хлопья покрывали раскисшую от дождя улицу. Роман Мирославович спрятал руки в карманы намокшего пальто и шел, сам не зная куда – в «Аврору»