Приключения Мак-Лейстона, Гарри Руперта и других - Майк Гервасиевич Йогансен

не знаете этого Рудого-Руденко, он же Семенчук? — спросил Сашко.

— Он уже здесь, ну и сволочь же! — сказал американец. — Такого бродяги мир еще не видел. Вы знаете, он ведь ежемесячно менял работу. То он моет золото в Клондайке, то товарищи из Техаса пишут через две недели, что он нанялся пасти быков. Только он и в Техасе не высидел. Там нужно ездить верхом, а он целый день спит. Вечером встает, стреляет корову и готовит себе на ужин говяжий язык. «Я, — говорит, — не могу жить без говяжьего языка на ужин». Прогнали его оттуда — он пошел к фермеру в степь. И месяца не прошло, как фермер его выгнал, потому что он и там начал бить коров ради языка.

— Теперь он хочет в Украину, — сказал Сашко.

— Не надо давать ему визу. Зачем нужен такой бродяга в голодной стране?

— Я и не дам! — сказал Сашко. — Показывайте ваши документы.

Мартин выложил свои бумаги, рассказал о Тони. Сашко написал резолюцию. В эту минуту в комнату вбежал какой-то запыхавшийся человек и, ни на кого не глядя, бросился прямо к Мартину.

Лейн-младший проиграл дело в суде. Вот как это было. Судья вытащил из жилетного кармана пару яиц, облупил их и съел за буфетным прилавком. Потом он надел мантию и стал судить. Лейн-младший продал Лейну-старшему дом. Лейн-старший, купив дом, продал его металлургической компании в десять раз дороже. Кроме того, жена младшего отдала все деньги, которые тот получил за дом, старшему. Это было доказано. Следовательно, старший должен был вернуть деньги. Но он пришел на суд в парадной одежде, и все знали, в том числе и судья, что у него было теперь не менее двух с половиной — трех тысяч фунтов. Итак, он выиграл дело.

Когда судья произнес приговор, Лейн-младший кинулся на брата с ножом. Его схватили, он ранил кого-то, вырвался и побежал к двери.

Неизвестный подбежал к Мартину и сказал:

— Вы уже здесь — я ждал Эдит— она не приехала.

Мартин вышел с ним из комнаты, за ними поплелся Тони, оглядываясь по сторонам.

Джемс вышел тоже. В кабинете остались только Сашко и Дюваль.

— Ваши документы, товарищ, — сказал Сашко.

Дюваль извлек засаленный древний билет члена партии КП(б)У.

— Где же вы были? — спросил Сашко. И Дюваль поведал ему всю историю.

Лейстон нашел Эдит, или, вернее сказать, Эдит нашла Лейстона. В гамбургском порту она увидела процессию. Впереди шел американец в котелке, а позади шаркали ногами два инвалида. Первым шел бывший миллиардер Мак-Лей-стон, ныне психически больной, а за ним — кретин Сидней Лейстон.

Морган отослал их из Америки, чтобы не раздражать общественное мнение. Увидев Эдит, Сидней бросился к ней и стал умолять освободить его.

Она застыла, словно остолбенев.

— Вы знакомы с господами? — вежливо спросил американец.

Эдит не знала, что сказать. Христианская мораль говорила, что она должна заботиться о двух идиотах, дабы заслужить для себя царствие небесное. С другой стороны, работа с товарищами, путь в победное будущее… Американец видел, что она колеблется, и смотрел на Эдит, не сводя с нее глаз. На Эдит было дешевое платье фабричной работницы. От нее нельзя было ждать большой помощи.

— Да, знакома! — сказала Эдит. — Может, вы помогли бы мне деньгами — я сейчас без работы. Вы, вероятно, им родственник или приятель?

— Деньги? — сказал американец. — Нет, денег у меня нет. Мне вот надо отправить этих двух господ в Советскую Россию.

— В Советскую Россию? Понятно. Так вы не можете дать мне полсотни долларов ради старого знакомства?

— К сожалению, нет! — сказал американец, вежливо попрощался и ушел со своими больными.

У Эдит сжалось сердце, когда она оторвала от себя руки кретина. Она отвернулась. Нет, брать его с собой нельзя; ей самой придется много поработать над собой, чтобы не быть обузой в голодной стране.

Она прошла несколько шагов. На закушенной губе выступила капля крови и потекла по подбородку.

Эдит посмотрела на часы: она пропустила поезд на Берлин…

Американец взял машину и успел на поезд. В вагоне он еще раз просмотрел бумаги Лейстонов.

Настоящая фамилия Мак-Лейстона была Лейн. У него был брат Мартин Лейн — так значилось в документах его отца. Жену его брата звали М. Лорен. В Америке он добавил к своей фамилии окончание — stone, опустив в начале букву «н». Среди бумаг Лейна или Лейстона был пакет с паспортом Лейна-младшего, рабочего сернокислотного завода. У Лейна-младшего, Мартина Лейна, был сын Гарри. Все они были ирландцами из Антрима.

Эдит, Дюваль, Мартин, Джемс и Тони встретились в Берлине. Они уже получили визы в Советскую Республику.

В общежитии на кровати лежал Дюваль. Тони сидел на полу. Эдит рассказывала, как она встретила своего отца и брата в Гамбурге.

— Знаете что? — сказал Дюваль. — Знаете что, Эдит? Вы до сих пор не знаете, какая у Мартина фамилия.

Мартин спал на соседней кровати. Он тяжело дышал, и с его уст срывалось какое-то полузвериное бормотание.

— Не знаю, — сказала Эдит.

— Так вы и не знаете, что это перстень Мартина, — сказал Дюваль, разглядывая ее палец со старинным кольцом.

На перстне была вырезана буква «L».

— Мартина? Это перстень моего отца!

— Отец ваш получил этот перстень от своего брата, Мартина Лейна.

Эдит смотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Гарри Руперт, изобретатель протеина, — это сын Мартина Лейна, ваш двоюродный брат.

И Дюваль во второй раз рассказал всю историю.

Все молча слушали рассказ о двух Лейнах: как Мартин бежал из Ирландии, как Лейстон разбогател, как маленький Гарри жил в детском приюте, как он эмигрировал в Америку. Джемс то и дело пожимал плечами.

Когда Дюваль закончил, Джемс помолчал и спросил:

— Вот, я вижу, ты все знаешь. Скажи, кому я прихожусь сыном, или отцом, или черт знает чем?

Дюваль не отвечал — он пристально рассматривал перстень на пальце Эдит, словно видел его впервые.

Ответил шоколадный Тони. Взяв Джемса за рукав, он сказал:

— Ты мой второй отец.

* * *

Таким образом, читатель узнал теперь все, что хотел. Он уже догадался, что история с Лейнами в Антриме произошла двадцать лет с лишним назад, когда Гарри еще ползал по полу и устраивал в уголке сернокислотный завод.

В самом деле, могли бы сейчас хоть в самом глухом захолустье Ирландии ездить на таких велосипедах, если уже в 1900 году диаметр переднего колеса «Энфильда» только на сантиметр превышал диаметр заднего?

Читатель, может быть, хотел бы еще узнать, кто купил документы Камиллы после ее смерти