Наши судьбы сплелись - Анжелик Барбера

– Веселого Рождества, Дрянь.

Несказанное. Секреты. То, о чем стыдливо молчат. То, о чем молчат из страха. То, о чем молчат намеренно. И то, о чем нельзя рассказать, потому что это невозможно.

Куда складывают все эти ужасы? Что с ними происходит? Решают ли они, как повернется наша жизнь?

Три тихих удара. Как три ноты. Корин открыла. На пороге стоял Кайл с бутылкой шампанского в руке.

– Счастливого Рождества! У меня еще есть апельсиновый сок.

– Спасибо.

– Я боялся, что ты уже легла.

– Нет, – сказала она. – Я… Я…

Корин не смогла признаться в том, что шагала взад и вперед по комнате, надеясь спокойно разобраться в своих безумных мыслях. Она выпила два больших стакана ледяной воды и открыла окно, чтобы пронзительный холод продезинфицировал комнату, зараженную ее мрачными мыслями. Тысячу раз Корин собиралась вернуться в большой зал. Но ей не пристало присутствовать при разгуле любопытства. Тогда она не нашла ничего лучшего, чем мерить шагами двенадцать квадратных метров комнаты-гостиной, терзая свой мозг.

А потом неожиданно в ее дверь постучал Кайл, и вот он уже рядом с ней. В ее комнате. Улыбающийся.

– Можно присесть? – Он указал на диван у стены.

– Да. Да.

Кайл сел, наполнил один бокал шампанским, в другой налил апельсиновый сок. Его движения были уверенными. Пальцы, взявшие бокалы, не дрожали. И Корин подумала, как и во время их первой встречи, что между ними легко устанавливаются нормальные отношения. Это отсутствие удивления перед физическим присутствием другого. Она чувствовала себя естественно. Хорошо. Целостно?

Его улыбка приглашала. Корин села с ним рядом и взяла бокал с соком, который он ей протягивал.

– Загадай желание. Большое, красивое. Безумное.

– Я уверена, что оно уже исполнилось.

– Тогда загадай другое, – добавил Кайл, глядя ей прямо в глаза.

Корин опустила голову.

– Я даже представить не могла, что однажды мне хватит сил, чтобы…

Корин закрыла глаза. О эти проклятые слезы!

– Без тебя я бы…

– Без себя самой и без своей храбрости, Корин, ты не была бы здесь. Не сомневайся в этом.

Добавить было нечего. Он был прав. Она схватила бокал с шампанским и отпила большой глоток. Корин почувствовала, как лопнули все пузырьки, коснувшись ее щек и нёба, и запели где-то в ушах. Кайл протянул руку через ее плечо, выключил свет и обнял ее с невероятной осторожностью, чтобы не задеть ни одну из ран. Или это она сама прижалась к нему? Кто знает? Да и какое это имеет значение? Ведь сегодня Рождество, верно? В этот вечер Кайл желал только одного: обнимать Корин. Ему бы хотелось убрать всю ее боль. Стереть ее. Или впитать в себя. На это у него хватило бы сил. Но он знал, насколько это невозможно.

Луна успела поиграть в прятки с облаками, когда мышцы Корин расслабились. И тогда она еле слышно заговорила, начав свой рассказ с того самого момента, когда Джек остановил свой сверкающий автомобиль на парковке кафе «У Тедди».

– Мне только что исполнилось семнадцать лет… А в Джеке было столько блеска. Дома…

Ее голос прервался, и Кайл прошептал:

– Я знаю.

Долгие минуты она молчала. Он тоже погрузился в ее молчание, в ее мир, как она погрузилась в его. Кайл представил, как Корин входит в церковь под руку с отцом. Ее волосы наверняка были убраны в пучок, а фата развевалась на ветру. Она сказала «да» и поставила подпись. Она наверняка крутила на пальце обручальное кольцо во время свадебного обеда… Думала ли она о первой брачной ночи?

Кайл очнулся от мыслей, когда Корин заговорила о том, что чувствовала, когда ждала Малколма. Она приняла… остальное. Потому что было уже слишком поздно.

– Я знаю. Это глупо. Но от сына так хорошо пахло, и он казался таким живым, таким крепким, что я сказала себе: это цена, которую нужно было заплатить за то, чтобы иметь такого красивого ребенка.

Кайл подумал о том, что должен был родиться именно этот ребенок. Не какой-то другой. Иначе этим вечером Корин не была бы в его объятиях. В убежище.

«Жизнь…»

Корин ничего не сказала о первой пощечине Джека. И о других тоже. И об ударах кулаком. И об ударах ногой. И о тех случаях, когда он заваливал ее на стиральную машину или на кухонный стол… И о том, что было в его глазах, когда у него возникало желание поиграть. Кайл не задал ни единого вопроса и никак не отреагировал. Она должна была выплеснуть то, что готова была рассказать. Он хотел услышать то, что она решилась поведать. Ему нужны были ее слова. Но удушающая ярость набирала силу. Она добавлялась к той, которую он уже носил в глубине души и которая отказывалась его покидать.

Когда Корин заговорила о ящике комода и отвертке, о книге, которую она спрятала, Кайл понял, что, если бы Джек в эту минуту вошел в комнату, он бы… его убил.

– …Потом я увидела глаза Кристы. И красный огонек старого магнитофона. Я вытянула руку, насколько смогла, и изо всех сил ударила Джека магнитофоном по голове.

Корин ничего не сказала о том, как Джек на ее глазах упал без сознания на толстый розовый ковер. О том, что она вырвала оружие, которое он носил в кобуре под мышкой, и прицелилась в него. Несколько минут она решала, жить ему или умереть. Если бы она его убила, то сама отправилась бы прямиком в тюрьму. Без детей. Наконец, она не сказала Кайлу, что именно в эту минуту ей захотелось, чтобы Джек страдал. Разве он не повторял постоянно: «Я без тебя умру»? Она не стала упоминать о статье Тимми, которую инстинктивно бросила в огонь. Но она рассказала, как схватила Кристу и взяла ключи от прекрасного белого «Ягуара». Она поцарапала обе сверкающие правые дверцы о камни, стоявшие по бокам их подъездной аллеи у самого выезда. Она не стала пристегивать малышку в детском креслице, а просто посадила ее к себе на колени.

Потом Корин забежала в ясли и без единого слова забрала Дейзи под изумленными взглядами персонала. Потом доехала до школы и принялась так сильно барабанить в дверь, что ей пришла открывать сама директриса.

Тогда… и только тогда она сломалась. Почувствовала острую боль в лице, в шее, в животе, в спине, но потребовала, чтобы ее отвезли в дом 1918 по Бойден-стрит. Полицейский, патрулировавший квартал, приехал через несколько минут и убедил Корин поехать в больницу. Там к ней присоединилась Джейн. Она занималась детьми, пока Корин осматривали и оказывали помощь. А потом были допросы. Уже ночью Джейн привезла их в «Дом». За все это время Корин ни разу не заплакала. Она все рассказала. Или почти все.

Когда наконец Джейн дала ей ключ от комнаты, Корин потребовала ножницы.