Вот это поцелуй! - Филипп Джиан

– У меня кое-что есть, – сказала Рита, – как раз то, что тебе нужно. Я пользуюсь этим средством уже лет десять и очень редко обхожусь без него.

Это был какой-то гель, голубоватый, полупрозрачный, похожий на мою зубную пасту. На тюбике красовался улыбающийся мужчина с обнаженным торсом.

– Им пользуются профессиональные спортсмены, – сказала Рита, намазывая мне гелем плечо. – Вообще-то я занимаюсь не греко-римской борьбой, мы имеем право использовать подножки. Заглянула бы ты к нам на днях. По-моему, тебе будет интересно.

Он был холодный. Я немного напряглась, когда Рита расстегнула мне рубашку, и потом, когда она ко мне прикоснулась, когда ее рука ласково прошлась по моей коже и сжала плечо. Но теперь все было хорошо. Чем дольше она меня массировала, тем больше я расслаблялась. Я рассказала ей о том, что произошло утром.

– Я так несчастна от одной мысли о том, что он рано или поздно сделает меня несчастной.

– И сделает, можешь мне поверить. Нет больших лицемеров, чем мужчины-полицейские.

– Нет, я бы не сказала, что Натан – лицемер. Впрочем, результат тот же…

Рита думала, что совершила ту же ошибку. Дженнифер Бреннен была слишком хороша для нее. Она была слишком красива, и к тому же бисексуалки никогда не отличались верностью.

– Я так и не смогла заставить ее забыть о мужском члене, – вздохнула Рита, – знала, что так оно и будет, с самого первого дня, представь себе. С этим ничего нельзя было поделать. Пропащее дело! Таким если что втемяшится в голову… Загадка природы, сколько ни бьюсь, не могу разгадать. Может, ты мне объяснишь, а?

На башенных часах университета пробило пять, и тени на лужайке начали удлиняться, когда я вновь вернулась в этот мир. Рита оказалась такой болтушкой! Я получила право на второй сеанс массажа, жаловаться было не на что – с рукой стало полегче. Да и мне самой полегчало. Рита была мне симпатична. Мы договорились встретиться вечером и пойти в кино, но сначала зайти за Дереком.

Правда, неожиданно – Рита и Дженнифер Бреннен? Если вдуматься, та еще штучка была эта девица. Отец действительно должен был рвать на себе волосы и кусать локти из-за нее. Когда дочь начинает ненавидеть отца – плохо дело, это я вам говорю.

Я заметила Фрэнка, выходившего из здания после занятий в окружении студентов. Он не стал ко мне подходить. Я следила за ним, раздавая листовки, и думала о том, что он неплохо устроился в этой жизни. Тут из здания вышел Мишель, тот самый альбинос.

Я избавилась от придурка, который жаловался, что его щипали за задницу в коридорах около гимнастического зала, и подначивал меня, чтобы я вмешалась. Наплевав на его насмешки, я удалилась, боясь потерять из виду альбиноса, – это было бы уж слишком, учитывая мою физическую подготовку и то, что сейчас объект слежки был для меня все равно что белый платочек, которым размахивают во мраке.

Он вошел в большой зал, где собравшиеся в группки люди о чем-то беседовали. Они всегда здесь собирались, чтобы обсудить дальнейшие действия. Как вернуть улицы народу, остановить поезда с ядерными отходами, расширить тротуары, отменить войны, убедить девушек не брить подмышки, как давать отпор полиции, бойкотировать торговые марки, пользоваться презервативами, обожать Папу Римского и бог весть что еще. Разброс тем был широк. Многие разглагольствовали, поставив ногу на стул. Молодежь рвалась в бой. Иногда я приходила сюда послушать их, а сейчас зашла в качестве полицейского по контактам с геями и лесбиянками, что служило мне пропуском и позволяло держать ушки на макушке, чтобы кое-что разузнать. Например, что к Дженнифер Бреннен здесь относились на удивление хорошо. Что война, которую она вела против своего отца, сделала из нее для многих икону, так что во время следующей демонстрации ее портрет понесут как знамя, а за ее смерть будут мстить.

Предстоящая демонстрация… Похоже, они не шутили. И полицейские со своей стороны начали обсуждать ее всерьез. Они готовились к худшему. И были правы, потому что с каждым разом дело принимало все более серьезный оборот. Здесь нельзя было допускать ошибок.

А подготовка шла весьма решительно. Разгорались яростные споры. Мой альбинос внимательно слушал тех и этих, одновременно поглядывая на девчонок; рот у него был приоткрыт, и вообще выглядел он немного придурковатым, тут я должна была согласиться с Ритой.

Я дождалась, пока он покинет зал. Вышла следом и ловким ударом с размаху (спасибо Рите, мое плечо теперь было как новенькое!) отправила парня в заросли лавра. Оглядевшись по сторонам, я убедилась, что свидетелей поблизости нет, и сама нырнула в кусты.

Парень еще лежал на спине, на черной земле, и таращил красные глаза. «Он жутко возбудим, – говорила мне Рита. – Проходу мне не давал, я его убить была готова».

Когда я протянула ему руку, он отпрянул.

– Со мною Бог, – проблеял он, скорчив рожу.

– Что?

– Со мною Бог, – повторил он.

Я дала ему пощечину, потом помогла встать. К подобной тактике я прибегаю в тех случаях, когда не знаю толком, как себя вести.

– Мишель, милый, нам надо поговорить. Вот увидишь, все будет хорошо, – сказала я.

На шее у него болтались четки (пятнадцать десятков молитв «Богородица», и каждому десятку предшествует «Отче наш»). Половина лица у него стала ярко-алой. Он уставился на меня так, будто я была сам дьявол во плоти.

– Я всего лишь жена твоего преподавателя, – успокаивала я его. – По виду не скажешь, да. Ну, что ты об этом думаешь?

Теперь он корчил рожи, уставившись на мой значок, где был указан мой род деятельности: защитница геев, лесбиянок и прочих.

– Успокойся, Мишель. Написанному не всегда надо верить, как Евангелию. Это прикрытие. А ведь неплохо придумано, а, Мишель? Надо же, как тебя огорошило. Ну, посмотри на меня, неужто я действительно похожа на дуру, готовую мчаться на помощь всем этим больным, нет, ну скажи честно? Ты меня плохо знаешь. Я тоже их на дух не переношу. Это прикрытие. Тебе известно, что такое прикрытие?

«Ой-ой-ой! – подумала я. – Ну совершеннейший идиот!» Рита мне много чего про него порассказала, но я тогда решила, что она преувеличивает. Нет, полнейший кретин! Я начинала понимать, каково иметь дело с таким парнем, если он тебя преследует. Бедная Рита. У него был действительно безумный взгляд. Еще один спятивший на религиозной почве. К несчастью, их все больше и больше, и это меня пугает, потому что я не хочу, чтобы меня кто-нибудь придушил во сне.

Я указала ему на скамейку в стороне, стоявшую у низкой стены, увитой плющом, гладкие листья которого блестели, будто натертый паркет. Я села рядом с ним. От него пахло стиральным порошком.

– У тебя нет чего-нибудь пожевать? Умираю с голоду. Ну, не знаю, хоть батончик мюсли или еще что, не важно.

В животе у меня был только все тот же сэндвич. Я ощущала слабость. Он спросил, чего я от него хочу. Я влепила ему вторую пощечину. Глазами я искала какой-нибудь автомат с едой, но вокруг была совершеннейшая пустыня. Я жалела, что мы не рядом с кафетерием, вот там был огромный автомат, а в нем и салаты, и пирожки, и тарталетки, и шоколадные батончики с любой начинкой.