Вот это поцелуй! - Филипп Джиан

Я переживал очень странный период в жизни, можете мне поверить. Не говоря о Мэри-Джо и Пауле, создававших массу проблем. Не говоря о литературных неудачах, которые, замечу, я стремился преодолеть, работая над черновиками, как советовал Фрэнк… В общем, я переживал период, когда в моей жизни нарушилось равновесие, прежде всего – на работе.

Обстановка там была – хуже некуда. Мои отношения с Фрэнсисом Фенвиком резко испортились после той безобидной шутки, которую я сыграл с Полом Бренненом. Атмосфера вокруг меня создалась просто адская. Запахло отставкой – один раз я сам подал рапорт, а в другой раз мой начальник этого потребовал; он мне угрожал всевозможными санкциями, а я в ответ едва не сказал ему, что заложу его дочь, если он станет меня доставать. Да, атмосфера была просто жуткая, можете себе представить. Только этого мне и не хватало. Да плюс вот еще что, совсем выше крыши: поступила жалоба от Пола Бреннена, обвинявшего меня в том, что я его преследую. Преследую! Конечно, эта жалоба среди прочего немедленно обрушилась бы на мою бедную голову, если бы я продолжил в том же духе. Нет, вы слышали, я его преследую!

От меня шарахались, как от человека, ступившего в дерьмо. Сослуживцы меня избегали. Можно подумать, что немилость ко мне начальства была заразна. Мэри-Джо считала, что я преувеличиваю, но каково бы ей пришлось на моем месте. Как только я приходил, разговоры прекращались, все отводили глаза в сторону, поворачивались ко мне спиной. Приятельствовать со мной было теперь не ко времени. К тому же и жена моя была политической активисткой.

Многие задавались вопросом, не потому ли я так взъелся на Пола Бреннена, не был ли я немного заражен идеями жены. А может, я красный, вроде тех, с которыми имели дело их отцы. Нечто в этом духе. Разрушитель общества. Но кому бы пришло в голову разрушать общество, от которого и так остались одни руины?

Притом другие – Крис и ее приятели – тоже мне не доверяли, получалось просто гениально. Где бы я ни оказывался, я всюду находил поддержку. Чувствовалось, что меня любят.

Я посылал Мэри-Джо побольше разузнать о готовящейся демонстрации. Я смотрел, как она удаляется в своих синих саржевых брюках, лоснившихся на заднице, и слегка морщился. Я уже об этом говорил. Я уже рассказывал о том самом пикнике, когда обнаружил, что у нее толстые ляжки. Ну, так вот, не только ляжки, и это факт. Ну разумеется, в этом не было ничего страшного, но и ничего особо хорошего тоже. Неужто меня ждали новые испытания?

Будто мне без этого мало было! Будто моя жизнь и так не была достаточно сложной. С неясными перспективами. И я стал еще чаще заниматься с Мэри-Джо любовью, словно хотел заклясть судьбу и избежать участи, которая могла бы повредить нашим отношениям. Я овладевал ею, по крайней мере, раз в день, не важно, была она в штатском или в форме (мне больше нравилось в форме: я оставлял на ней только рубашку и галстук, иногда каскетку). Она понять не могла, в чем дело, думала, что тут сказывалась жара, но в действительности я ввязался в борьбу, доводившую меня до бешенства. И не собирался проигрывать.

Мы занимались любовью у Пата и Анни Ублански, они приготовили нам барбекю в саду и ждали нас, чтобы всем вместе сесть за стол, а мы с Мэри-Джо – которая пыталась меня отговорить – в это время лихорадочно трахались в их крошечном сиреневом туалете, изукрашенном, словно кукольный домик.

Мы занимались любовью у Риты, новой приятельницы Мэри-Джо, предоставлявшей в наше распоряжение свою квартиру. И в задней комнате парикмахерской Дерека, где готовились снадобья и сушились полотенца (что было очень кстати). На улочках по вечерам, со скоростью молнии. В комиссариате. В моей или в ее машине. У нее дома. В лифтах, на лестницах. Словно я боялся, что она вот-вот исчезнет.

А с другой стороны, имелась Паула с жалобами на то, что она ничего от меня не получает. Она горько сетовала. Иногда мастурбировала по ночам, думая, что я сплю, а я чувствовал, как ездит простыня, слышал, как она постанывает и сплевывает в руку.

По утрам она прижималась ко мне всем телом и что-то мурлыкала, а я смотрел, как на потолок слой за слоем ложились краски зари, вплоть до желтого, словно лепестки лютика. Она готовила завтрак в те дни, когда я не ходил в гимнастический зал, а делал зарядку дома. У нее тогда бывало прекрасное настроение, а у меня возникало приятное ощущение, что в доме есть женщина, кто-то, с кем можно перекинуться парой слов, прежде чем на тебя обрушится хаос дня.

– Ты ни черта не понимаешь, – твердил мне Марк. – Честное слово, ты меня просто поражаешь! Ведь никого лучше тебе не найти!

– Правда? Ты так думаешь? Но ведь, понимаешь, это как-никак ответственность.

Чтобы покончить с этим разговором, я принялся стричь газон, а он взялся подравнивать изгородь.

– Но как это тебе удалось ни разу ее не трахнуть и при этом заставить ползать у своих ног? Я был бы рад, если бы ты мне это объяснил. А заодно расскажи, почему ты предпочитаешь трахаться с другой.

– Марк, ну какой ты странный! Это невозможно объяснить. Смешно, ей-богу! Я же тебя не спрашиваю, как ты можешь трахаться с Евой.

– Ну, это как раз просто. Она делает мне подарки. И не забывай, я работаю на нее.

– Согласен, но разве ты думаешь жениться на ней, завести детей? Видишь ли, трахаться – это одно, а жениться – совсем другое. И не слушай, что болтают… Старина, женитьба – это целое дело, я знаю, что говорю!

По вечерам, когда Ева приглашала нас поужинать в городе, мы представляли собой две весьма странные пары, каждый чудно выглядел рядом с другим. Иногда, когда мы шли по тротуарам, расталкивая попрошаек и пьянчуг, обходя жалкие останки телефонных будок, не глядя на драки, морщась от воя сирен пожарных машин и «скорой помощи», я задавался вопросом, где же кроется ошибка.

– Так оно и есть, каждый живет сам для себя, – доверительно сообщила мне однажды Ева, в то время как наши спутники о чем-то спорили в баре. – Настали новые времена, мой дорогой.

– И тебе это не мешает жить? Тебя это вполне устраивает? Тебе всего хватает, да? Ева, тебе крупно повезло.

В этом заведении скорее можно было раздобыть кокаин и шампанское, чем какую-нибудь еду. Размышляя над моим замечанием, Ева проворно соорудила несколько дорожек, и мы быстренько словили кайф. Приободрившись, Ева перешла в наступление:

– Послушай, дорогой, что я тебе скажу. Я богата, у меня отменное здоровье, и мы прекрасно ладим с твоим братом. Так чего же мне может не хватать, как по-твоему?

Я оглянулся и вздрогнул, увидев, какие люди толкутся вокруг нас. Мы устроились в стальных «коконах». Вход в заведение бдительно стерегли охранники, диски крутила девица в татуировках, которую все рвали друг у друга из рук на протяжении последних двух месяцев; несколько молодых актрис уже нажрались; молодые люди были в фирменном шмотье, все говорили друг другу гадости, все рвались войти в круг почитателей своих кумиров, не исключая возможности даже вскрыть себе вены при необходимости, туалеты были битком набиты, какая-то дама в вечернем платье пересекала зал на четвереньках; в нарядах преобладал черный цвет, лица у всех были тщательно накрашены, парни коротко пострижены, они качались в роскошных залах, платили за абонемент по пять тысяч евро, а девицы – еще больше за счет дополнительных услуг; и, несмотря на то что создавалось впечатление, будто ты живешь в каком-то сказочном мире, где будущее заведомо не предполагает никаких проблем, печальная действительность без устали стучалась в двери.