На грани апокалипсиса - Анатолий Кулемин

Вынув пленку, Бредли поборол желание сразу же уйти и обошел квартиру: ни бутылки, ни рюмок, ни связки с дубликатами ключей не было. В спальне он обнаружил отодвинутую от стены кровать, вскрытый тайник и открытый сейф. Сейф был пуст. Картина, висевшая на стене, была отведена в сторону, и за ней было окно, в которое Бредли увидел гостиную. Это было полупрозрачное зеркало. Бредли вспомнил, что накануне в той комнате он видел на стене зеркало, и тогда это еще его удивило: зеркало в гостиной – не совсем к месту; теперь он знал, для чего оно там висит, и еще понял, что Сэдлер видел его манипуляции с пистолетом.

Дольше задерживаться в квартире Бредли не рискнул. Он поставил «пустую» камеру на прежнее место, окинул напоследок гостиную взглядом и вышел.

«Что “они” от него хотели? Чего добивались? Ясно, что убили его не сразу. Кто открыл тайник и сейф? Полиция, ФБР, или “они”? Что искали? Пленку с записью? Слишком много вопросов… Если он рассказал им все, выкрутиться мне будет трудно».

– Ну что? – Бредли открыл глаза и сел нормально.

– Все чисто. Никому мы не нужны.

– В этом я и не сомневался. Слушай, Людвиг, никто из твоих механиков фотографией не увлекается? А то они у тебя на все руки мастера… Нужно проявить одну пленку и отпечатать снимки.

– Здрасте… А Марта? – Людвиг встретился в зеркале с молчаливым вопросительным взглядом Бредли и начал пояснять: – Фотографией увлекался наш дядя Курт, земля ему пухом… Вот он и решил привить нам с Мартой любовь к этому искусству, да только ничего у него не вышло. У Марты, правда, что-то там получалось…

Это была еще одна удача – показывать пленку и тем более снимки третьим лицам Бредли не хотел, но другого выхода у него не было. Теперь эта проблема отпала: Марте он доверял всецело.

– Надо же, как много нового я узнаю о своей будущей невесте, – отшутился Бредли, но, поймав укоризненный взгляд Людвига, осекся. – Извини. Неудачно пошутил.

Портфель со всем тем, что накануне вечером передал ему Сэдлер, Бредли забрал из камеры хранения Центрального вокзала: он его туда отвез утром, перед тем как ехать на работу.

Теперь Бредли чувствовал себя намного увереннее, чем когда выходил из кабинета Скоуна, хотя до окончательной успокоенности было далеко: ее могла принести только пленка из фотокамеры. Или наоборот… она могла лишить последней надежды.

– Ну и куда теперь? – спросил Людвиг, усевшись в машину и передав портфель Бредли – именно он ходил за ним в камеру хранения.

– Отвези меня в «Зеленую крону», пожалуйста.

Майер бросил на Бредли многозначительный взгляд, улыбнулся, ничего не сказал, завел двигатель и выехал на Парк-авеню.

Маленький ресторанчик «Зеленая крона» находился на Медисон-авеню в полуподвальном помещении старого пятиэтажного здания. В нем было всего двенадцать столиков, расставленных вдоль стен и окруженных не стульями или креслами, а мягкими диванами с высокими спинками – за счет этого создавался эффект подобия кабинок. Посетители не видели тех, кто сидит за соседними столиками, перед ними был только центр зала, где можно было танцевать, и небольшая сцена, на которой по вечерам играл джаз-ансамбль из четырех музыкантов, в послеобеденные часы их заменял немолодой уже пианист-негр.

Низкий потолок, драпировка стен гобеленом желто-зеленых тонов, гармонировавшая с обивкой диванов, три картины в тяжелых багетных рамах и пара больших раскидистых финиковых пальм, стоящих в углах зала, создавали уют и спокойствие, которых обычно лишены жители мегаполисов. Возможно поэтому, несмотря на дорогую, хотя и изысканную кухню, «Зеленая крона» пользовалась успехом и даже имела своих постоянных клиентов из числа весьма состоятельных ньюйоркцев. Доход, который приносило хозяевам это заведение, составлял крупную четырехзначную цифру и позволял не только содержать хороший обслуживающий персонал, но и иметь в своем штате высококвалифицированного шеф-повара.

Основателем и первым хозяином «Зеленой кроны» был Курт Майер, немец, иммигрировавший в США в тридцать третьем, сразу после того, как к власти в Германии пришел Гитлер. После смерти Майера, в апреле пятидесятого, ресторан и автомастерская, владельцем которой был тоже он, перешли его племянникам – брату и сестре Людвигу и Марте Майер, перебравшимся в США уже после войны.

Несмотря на молодой возраст – Людвигу в ту пору было двадцать, а Марте и вовсе девятнадцать лет, – им удалось сохранить налаженный ритм работы и ресторана и мастерской, а в дальнейшем доходность автомастерской Людвигу (именно ее он взял на себя, Марта занималась делами ресторана) удалось даже увеличить.

Впервые в «Зеленой кроне» Бредли оказался вскоре после того, как перебрался в Нью-Йорк. Он оказался в этом районе по делам службы, заехал сюда просто пообедать, но ему понравились кухня и атмосфера, способствующая плавному течению мысли. Через несколько дней он вновь заехал сюда, но уже специально; после этого стал бывать в «Зеленой кроне» довольно часто: два-три раза в неделю.

В одно из таких посещений к нему за столик – испросив разрешения – подсела хозяйка ресторана Марта: с постоянными клиентами она всегда знакомилась лично и просила тех, в случае возникновения каких-то вопросов или просьб, обращаться к ней напрямую.

– Я заметила, вы всегда приходите к нам один, – сказала она тогда Бредли, на что тот смущенно улыбнулся. – Чтобы у такого мужчины не было жены или невесты… верится с трудом. Помогите мне разрешить эту задачку, а то я уже устала ломать над ней голову.

Марта произнесла это без какого-либо кокетства и жеманства – просто и даже с некой заботой. Возможно, поэтому Бредли не отшутился тогда и не ответил стандартными фразами. Он ответил, что не хочет привязывать кого-либо к себе и не хочет привязываться к кому-либо сам настолько сильно, что эта привязанность могла бы перерасти в страх. В постоянный непроходящий страх за близкого человека: за его судьбу, за его здоровье, за его жизнь, наконец.

– Вы сказали – близкого, а не любимого…

– Любовь – это высшая стадия влюбленности. Она может быть сильной и безумной, на ее почве могут совершаться подвиги и преступления, но… любовь имеет тенденцию проходить, в то время как близкий – по-настоящему близкий – человек не перестает таковым быть никогда. Любовь не всегда делает людей близкими, такими их делает родство душевное. У меня такой человек есть, но в силу обстоятельств мы не можем быть вместе.

– А вы философ… И романтик, – Марта подняла на него задумчивый взгляд и вдруг без перехода спросила: – А хотите, я скажу, почему вы всегда стараетесь сесть именно на это место? Если оно свободно, разумеется…

Бредли неопределенно пожал плечами.

– Потому что это единственное место, с которого хорошо просматривается весь зал и виден вход, – ровно сказала она. – Когда в следующий раз вы захотите посетить нас, позвоните предварительно мне, к вашему приезду этот столик будет свободным. – Марта положила на столик визитку и поднялась. – Горячее сейчас вам подадут. И… позвонить мне вы можете, не только когда надумаете приехать сюда. Приятного вам аппетита.