Белый фрегат - Наталия Осояну

А потом вспомнила о случившемся накануне – и от ее хорошего настроения не осталось и следа.

В дверь постучали. Эсме оглядела себя – вчерашний вечер прошел словно в тумане, и она не помнила, как переоделась в ночную рубашку и легла в постель. Кажется, рядом была какая-то девушка; да, точно – Айлантри приставил к ней служанку. На всякий случай она натянула одеяло до самого подбородка и сказала:

– Кто там?

– Это я, госпожа, – раздался женский голос из-за двери. – Ния.

Да, и впрямь служанка. Эсме позволила ей войти. Оказалось, что в доме старейшины гостям предоставили не только еду и кров, но даже одежду – Ния принесла ей все необходимое, включая новые туфли и теплую шаль, в холодном воздухе Росмера совсем не лишнюю. Вскоре целительница привела себя в порядок, и Ния предложила ей спуститься, чтобы позавтракать вместе с Рейненом.

Солнце уже поднялось достаточно высоко. Должно быть, Верховный Ворон из вежливости решил позавтракать во второй раз, чтобы снова поговорить со спутницей Кристобаля Фейры. Эсме, понимая, что от таких предложений не отказываются, напомнила себе об осторожности и последовала за Нией на первый этаж, в одну из комнат, где был накрыт небольшой стол.

Рейнен уже сидел там и читал какую-то книгу: вороны, как известно, каждую свободную минуту тратят на усвоение новых знаний или на интриги. Увидев ее, он тотчас же прервал свое занятие и встал, сердечно улыбаясь:

– Как ты отдохнула, моя дорогая?

Словно и не было вчерашнего дня…

– Прекрасно, спасибо, – сказала она, усаживаясь за стол и внутренне поражаясь собственной спокойной вежливости и готовности принять игру. – Не устаю благодарить Заступницу за то, что на этот раз мы встретились при куда более благоприятных обстоятельствах, нежели раньше.

– О да. – Улыбка Рейнена сделалась шире: он оценил ее выдержку. – Я даже не мечтал, что когда-нибудь смогу оказать гостеприимство столь необычной целительнице. А знаешь, Эсме, ведь когда-то – очень-очень давно – целители были под покровительством воронов, а не чаек.

Эсме застыла с чашкой, поднесенной ко рту.

– Конечно, не знаешь, – продолжил Рейнен. – С той поры прошло немало… веков. Все изменилось из-за того, что мои предки-магусы в очередной раз увлеклись опасными вещами.

– Опасными? – переспросила Эсме. – Полагаю, речь о загадочной полужизни.

– В каком-то смысле. – Рейнен встал, положил книгу на стол, и Эсме прочитала название на корешке: «О природе огня, именуемого звездным». Ворон заложил руки за спину и внимательно посмотрел на свою гостью, склонив голову набок. – Слово «полужизнь» ты уже не раз слышала, но вряд ли догадываешься, каких высот мы достигли, совершенствуя и шлифуя этот дар. Мы управляли живой материей… придавали ей ту форму, которая была угодна нам… Не правда ли, целительство больше напоминает именно наше занятие, а не простое чтение мыслей, которым славятся чайки?

Эсме вынуждена была кивнуть, хотя раньше ей и в голову не приходило сравнивать целительство и полужизнь, о которой она слышала довольно много страшных вещей. Она отпила из чашки, и чай показался горьким.

– Я бы хотела узнать о том, чего именно вороны достигли, совершенствуясь в искусстве полужизни. Если, конечно, вы можете…

– Могу, – подтвердил Рейнен. – И я начну с того, что имеет некоторое отношение к тебе. Точнее, к твоим друзьям. Один из них прошлой осенью спрашивал меня, где ему искать соплеменников. Я не смог сказать правду – мне показалось, что он не готов.

У Эсме окончательно пропал аппетит.

– Джа-Джинни. Так он…

– В настоящее время, – проговорил Рейнен, глядя Эсме прямо в глаза, – если не считать Лейлу – а ее считать не следует, потому что она особенная, – Джа-Джинни – единственный крылан во всем мире. Остальные вымерли больше тысячи лет назад.

Эсме сглотнула.

– Как же так?! Зачем вы его… обнадежили?

– Потому что правда слишком страшна, – ответил ворон. – Рассказать?

И он рассказал.

* * *

– Ты, конечно, видела большое черное здание, похожее на крепость, в северной части Росмера? Оно стоит на холме и поэтому отчетливо просматривается отовсюду. Это Воронье Гнездо – сердце моего клана, наш дом, наша цитадель, то самое место, где мы храним свои самые важные секреты.

Ну, почти все.

Будь у тебя возможность послушать, что говорят горожане про Воронье Гнездо, ты бы заметила, что молва постоянно повторяет: дескать, изнутри оно намного больше, чем снаружи. Как ни странно, это правда, и в этом факте нет ровным счетом ничего противоестественного: две трети нашей цитадели находятся под землей. Впрочем, я не знаю точно: две трети, три пятых или семь восьмых – никто из ныне живущих не опускался ниже определенного этажа, и поэтому мы понятия не имеем, сколько их на самом деле. Эту часть цитадели мы называем Подвалом. Ты скажешь – а хроники? Летописи? Так уж вышло, что верить им нельзя, и собственный дом мы изучаем постепенно, шаг за шагом, этаж за этажом, не зная, что нас ждет за очередной запертой дверью. Не всегда моим соплеменникам хватает смелости открыть очередную такую дверь.

Когда это случилось, я уже год или около того шел Дорогой печали. Слухи распространялись медленно, поэтому я узнал все подробности еще через несколько лет, когда уже ничего нельзя было исправить, – узнал почти случайно, от соплеменника, которого встретил вдали от дома. Зная характер своих сородичей, я предполагал, что в обозримом будущем никто из них не отважится спуститься в недра Вороньего Гнезда в поисках сокровищ и посланий, оставленных нашими предками. Но я просчитался.

После того как я ушел, моя… соплеменница собрала небольшой отряд единомышленников, и впятером они открыли три до той поры неизведанных этажа. Двое погибли от ловушек, оставленных нашими предками, а троим удалось в конце концов найти нечто уникальное: огромную лабораторию, в которой одна установка все еще действовала после стольких веков. Установка, похожая на ящик из металла и стекла, такого размера, что в нем мог бы поместиться подросток. Ящик был очень-очень холодным. Когда его открыли…

Ох, прости – я поспешил. Ты ведь пока еще точно не знаешь, в чем заключается дар Ворона. Слушай: то, что для тебя – ткань, для меня – глина, и из этой глины я могу лепить практически что угодно. Нужен лишь навык, чтобы вылепленные мною творения оказались жизнеспособными; и зачастую легче вылепить существо заново, чем исправлять его недостатки. Ты понимаешь, что это значит? Да, пусть в моей власти вся живая материя, разумная и неразумная, но там, где нужна тонкая работа, я бессилен. А в остальном все просто.

Я не исцелю от насморка, но помогу вырастить новый глаз. Или руку. Правда, если я буду хоть самую малость небрежен, глаз может оказаться другого цвета или с двумя зрачками, а рука – с шестью пальцами. Или мой пациент с головы до ног покроется чешуей.

Я не возьмусь лечить даже простую рану, потому что после моего лечения человек может, к примеру, позабыть собственное детство.