Пилюля - Артур Жейнов

– Копье, – прошептал Кастро, и через несколько секунд поднятое амазонкой копье вонзилось в ногу третьей нападавшей. Трибуны замерли в недоумении. Три гладиатора меньше чем за минуту были повержены приговоренной ими к смерти убийцей.

– Минерва! – загрохотал над ареной требовательный голос Шакира. Тут же одна из всадниц отделилась от основной группы и направила коня в сторону непокорной амазонки.

– Подожди… подожди… – шептал Кубинец, когда она занесла для броска копье. Амазонка остановилась.

– Сейчас, – резко произнес Кубинец, и в одно мгновение копье взметнулось ввысь. Преодолев огромное расстояние, сверху, будто брошенное с неба, оно настигло и скинуло с седла воинственную наездницу. Острие копья, пробив доспехи, вошло под ключицу и, пройдя насквозь, застряло в лопатке.

– Ты смотри! – глядя поверх мельтешащих голов зрителей, удивился Рэм. – А они тут даже чего-то умеют.

Конь поверженной богини испуганно понесся по арене, и амазонка, не теряя времени, кинулась ему наперерез. Ей удалось схватить коня за уздечку и через мгновенье быть уже в седле.

– Прозерпина! Повелительница теней! – раздался все еще громкий, но потерявший уверенность голос Шакира. – Забери в преисподнюю дерзкую!

Воодушевленная призывом, богиня рассекла мечом предплечье одной из своих противниц и недовольная тем, что жертву не дали добить, развернула коня в сторону беспокойной амазонки. Но дерзкая налетела на нее и повалила на землю вместе с конем. Нога Прозерпины запуталась в стремени, поднявшись с земли, испуганное животное понесло потерявшую сознание воительницу мимо свистящих трибун.

Вдруг прозвучал гонг, и пять уцелевших всадниц стали отступать к поднимающимся воротам. На помощь богиням на арену выбегали уже знакомые публике гладиаторы.

Ожидая самого худшего, уцелевшие амазонки собрались вместе. Та, что отличилась сегодня больше остальных, готовясь принять первый удар на себя, была впереди всех. Ее горячий конь то и дело становился на дыбы.

– Что могут боги без нас – простых смертных?! – прокричал Шакир. – Нет! Не боги горшки лепят! Мы будем делать историю. И этот бой разыгран нами, чтобы никто из нас не утратил надежды! Не усомнился в своих силах! Если мы деремся за добро! За правду! Ничьи боги не остановят нас! Мы сильнее богов! И наши чемпионы докажут это!

– Много чести, – услышал он за спиной недовольный голос императора. – Дикарка и этих половину перережет.

Шакир оглянулся, пожал плечами.

– Так если бы раньше… Я уже объявил… Как же я теперь?..

– Ты расстроил наших гостей. Ты подставил наших лучших воинов. Откуда вы притащили этих зараз? – обратился к своей свите Метхум и, не дожидаясь ответа, подошел к краю трибуны. Встал так, чтобы его могли видеть все зрители, и обратился к ним:

– Римляне!

– Римляне! – во весь голос повторил за ним Шакир.

– Эти преступницы не заслуживают легкой смерти.

– Эти преступницы!..

– Их черная кровь не замарает чистых мечей, несущих возмездие.

– Подожди… подожди… – шептал Кубинец, когда она занесла для броска копье. Амазонка остановилась.

– Их черная кровь!..

– Я отзываю гладиаторов и отдаю наших врагов на суд природе.

– …на суд природе! – прокричал Шакир.

Возмущенный свист и восторженный многоголосый рев почти заглушили его слова. Мнение «римлян» разделилось, но решение было принято, и гладиаторы покинули арену. Вышедшие из ворот римские легионеры окружили кучку оставшихся в живых амазонок, отобрали у них оружие и развели пленниц в разные стороны.

Пока рабочие индусы сносили в повозки убитых и раненых воинов, амазонок расставили на платформах, ранее доставлявших из «царства мертвых» гладиаторов, вершивших правосудие. Но теперь платформы не ушли вниз, а обтесанными каменными глыбами выросли над ареной, подняв приговоренных на трехметровую высоту.

Кубинец, рассматривая верхние трибуны, сплюнул на затылок сидящему рядом ниже старику.

– Не угомонятся никак, твари узколобые. Чего еще придумали? – Он посмотрел на Рэма: – Скоро там твой штурм?

– Ты жив, пока живет Рим, – ответил тот.

– Можешь начинать. Я разрешаю.

– Хочешь знать, за что я тебя убью? – спросил Рэм.

– Мы так мило беседовали, – произнес Кубинец. – Ты так и не передумал?

– Думаешь, из-за этой истории с Сафроновым? Нет, Миша. Мы играем по одним правилам – тут не на что злиться. Переходить мне дорогу стало твоим хобби, но я не сержусь. Когда мне говорят: «Кубинец продал нам минометы, украденные в прошлом году с нашей же базы в Сомали», я тоже не сержусь. Это твой хлеб.

Балансировать между двумя силами, выкручиваться, видеть выгоду в проигрыше – я сам учил тебя этому.

– Чего ж тогда взъелся?

– Тридцать человек, Миша. Я доверял им больше чем себе. Четыре года спецподготовки. Мне до сих пор снятся их лица. Я слышу их голоса. Никто не вернулся. Ты предал родину, Миша. Обгоревшие останки твоих товарищей разбросало по дну Атлантики.

– Опять двадцать пять, – сказал Кубинец. – Я здесь при чем?

– Цереушники знали по этому делу больше нас. Пять лет назад кое-что из их архива попало ко мне. Ты не случайно не полетел на том самолете. Тебя купили, Миша.

Кубинец опустил голову, задумался.

– Вылет был тринадцатого, утром. Подготовка самолета и оборудования, как помнишь, была на мне. Десятого в одиннадцать ночи меня разбудил дежурный и сказал, что пришли новые механики. Документы у них были в порядке. Два часа они возились с шасси, потом доложили, что в таком состоянии самолет не полетит. В ту же ночь прилетела группа из Алжира. Сказали готовить на Кубу их самолет. Мне не понравилось то, что по документам решение приняли за два часа до того, как была обнаружена проблема с шасси. Я нашел тех механиков. Спросил в лоб: «По чьему указанию «завернули» мой самолет?» Они знать не знают. Ладно, думаю, выясним. А эти лимонадом меня угостили, ну я выпил. Жара. И подумать не мог. Вижу, нервничают, но чтоб такое. Через полчаса у меня обморок. Отравление. В больнице прихожу в себя, первая новость: самолет взорвался, комиссия выясняет причины. Получаю конверт с фотографией сестры, а на ней одно только слово: «Молчи». Требую срочно к себе членов комиссии. Через час сообщают: «Сестра с мужем разбились насмерть в ДТП». Кладу трубку, возвращаюсь в палату, на койке конверт, в нем фото матери и то же слово. Вся история. У меня дизентерия, и я ничего не знаю.

– За два дня до взрыва на твое имя был открыт счет, – не скрывая раздражения, произнес Рэм. – Положили тридцать тысяч. Что на это скажешь?

– Не густо, вот что скажу. Про счет не знаю. Кто-то заметал следы.